— Знаете, приятель, через полгода тюрьма будет неузнаваема.
Выразительный жест его при этом говорил: «Жаль, вы ею не воспользуетесь». Еще немного, и он бы улыбнулся. Я ждал, что он того и гляди начнет подтрунивать надо мной, как подтрунивают над новобрачной в свадебный вечер.
Мой жандарм, старый солдат с нашивками, ответил за меня:
— Сударь, в комнате покойника не принято так громко говорить.
Архитектор удалился.
Я же застыл на месте, как те камни, которые он обмерял.
XXXII
Дальше со мной произошел комический случай.
Доброго старика жандарма пришли сменить, а я в своей черствой неблагодарности даже не пожал ему руки. Его место занял другой: низколобый человек с глазами навыкате и глупой физиономией.
Впрочем, я не обратил на него ни малейшего внимания. Я сидел за столом, спиной к двери, и старался охладить лоб ладонью; ум мой мутился от осаждавших меня мыслей.
Но вот меня тихонько тронули за плечо, и я обернулся. Это оказался новый жандарм; мы с ним были одни.
Он обратился ко мне примерно с такими словами:
— Преступник! Вы добрый человек?
— Нет, — сказал я.
Такой прямолинейный ответ, видимо, смутил его. Тем не менее он заговорил опять, менее уверенно:
— Сам по себе никто злым не бывает.
— Почему не бывает? — возразил я. — Если у вас нет ко мне другого дела, оставьте меня в покое. Что вам надобно?
— Уж вы меня простите, господин преступник. Всего два словечка. Скажем, вы можете принести счастье бедному человеку и оно для вас ничего не составит, неужто вы откажетесь?
Я пожал плечами.
— Вы что, из Шарантона явились? Странный источник счастья вы себе присмотрели. Как я могу кому-нибудь принести счастье!