«Эй, шут, придворный шут!» — услышишь ты опять.
Ни жизни, ни страстей, ни ремесла, ни права, —
Смех, только смех один, как чумная отрава.
Солдатам, согнанным, как стадо, в их строю,
Что вместо знамени тряпицу чтут свою,
Любому нищему, что знает только голод,
Тунисскому рабу и каторжникам голым,
Всем людям на земле, мильонам тварей всех
Позволено рыдать, когда им гадок смех, —
А мне запрещено! И с этой мордой злобной
Я в теле скорчился, как в клетке неудобной.
Противен самому себе до тошноты,
Ревную к мощи их и к чарам красоты.
Пусть блеск вокруг меня, — тем более я мрачен.
И если, нелюдим, усталостью охвачен,
Хотя бы краткий срок хочу я отдохнуть,
С очей слезу смахнуть, горб со спины стряхнуть, —
Хозяин тут как тут. Весельем он увенчан;
Он — всемогущий бог, любимец многих женщин;
Забыл он, что есть смерть и что такое боль;