Кумир

– Блажной дедок-то, – поделился Алексей. – Говорит много, а на деле известно, вся готовность улетает в небеса. Знаем такой сорт.

Гришка молча захрустел костьми, переминая ноги. Здесь было темнее: гуще и вольготнее раскинулись кроны и скрыли солнце, как бы прикрывая малышей-кустарников от лишних глаз и любопытных лучей. Влагой напитался тут воздух, наливная роса ещё кое-где мокрела, хрустально поблескивала на плодах грушанки и стеблях собачьей травы.

– Гвидо-ончишко! – залился воем Алексей.

– Брось, – нахмурился Гришка, – не кричи, не найдёшь. Он учует нас.

– Он умный, но не всесильный.

– Это все из-за приехавших, – злобно нагонял Гришка. – Не было б никакого пожара, и дыма тоже не было б, не сбежал бы Гвидон. Всё из-за…

– Да поразит тебя гром, если скажешь, что всё из-за понаехавших! – Лёха картинно подбоченился. Противно заскрипело на зубах от этой вечной непобедимой тяги к театральщине.

– Всё из-за них, из-за стройщиков.

– Ещё, как этот хрыч, скажи, что хозяйка-природа разгневалась на нас.

– Матушка, а не хозяйка.

Алексей вздёрнул руки к небу, как бы спрашивая: «Как ты можешь быть таким тупнем?» Излюбленный жест, по его же мнению наиболее красноречивый. «И бесячий», – мог бы добавить Гришка.

– Ужели тебя взаправду так воодушевили его речи? – искренне досадовал Алексей. Его грудь часто вздымалась от переполнявшего волнения. – Очевидно же, что он сбежал из палаты номер шесть. Вся его речь – просто бред, щедро присыпанный непоколебимой верой в свои слова. Ты не глупец, чтобы не заметить это. Но с такой легкостью поддался! Какую там «лапу-кормилицу» и какому «хозяину» ты собрался отдавать? Кого ты там собрался выгонять из нашего леса? Или ты просто хотел сказать – «твоего» леса, в который без твоего ведома нельзя вторгаться непосвященным чужеземцам и таким неофилам, как я? Признавайся, друже!

Гришка затаил молчание, он стоял, тяжело сопя и не глядя на Алексея. Ему стало стыдно. Что, если на этот раз в его словах было больше правды, чем показного пустомельства? Гришка задумался: может, его биофилия была ничем иным, чем отклонением или даже симптомом сумасшествия? Потому он и спелся так быстро с другим сумасшедшим…

Эта мысль так ужаснула Гришку, что он вздрогнул, похолодев до самых корней волос, и решил больше никогда не думать об этом. Чего боишься – то признаешь и приближаешь.

– Пойдём до бруслины, – прокашлявшись, опомнился он, – под ней Гвидон любит валяться.

– И я его прекрасно понимаю, – важно согласился Алексей.

Гнус становился всё опасней и назойливей, и, несмотря на жаркую духоту, Гришка накинул капюшон куртки, продел руки в карманы. С потаённым ехидством стал наблюдать за Алексеем, то и дело вскидывавшем пятерню для удара по кровопийцам.

– Шевелись ритмичнее, надо же скорее найти пса, – изнемогающе просил он. Гришка прыснул, дергала жажда повыбить всю спесь из кисейного барина.

Возмущенный и раздражённый, Алексей отдалился, откосил слегка вверх, уже едва различимый за колоннами сосен. В конце концов, наткнулся на сухостойную липу. Не успел Гришка моргнуть, как загребущая клешня уже нещадно жахнула по набухшим липовым цветкам.

– Не рви! – сорвался Гришка вмиг. Зря – не успел.