Как осуществлялось оно самим основателем? Осторожно, если судить об этом по письму Поланко от 17 января 1554 г., где он уточняет мысль своего настоятеля по этому поводу: «Обыкновенно он мало воплощает на деле эти два испытания паломничеством и “госпиталями”, разве что с людьми, уже наполовину из Общества исключенными, пытаясь применить их как целительное средство. Опыт показал, что добрые юноши, чрезмерно усердствуя в этих испытаниях, выбиваются из сил, слишком страдают и заболевают; посему к тем, кто добр и подает благой пример, он мало применяет эти испытания. Других же, как кажется, тоже не следует отправлять на служение в “госпиталях”, по крайней мере, от имени Общества, потому что они имеют обыкновение служить там дурным примером. Зато их отправляют в паломничество, рассчитывая на то, что они либо уйдут под опекой Бога, либо, если вернутся, то вернутся смирёнными и обретшими помощь»[192]. И действительно, Гонсалвиш да Камара замечает в 1555 г.: «Торрес, неаполитанский повар, еще не отчислен окончательно. Отец согласился, чтобы он отправился в паломничество во Флоренцию и Перуджу и служил там в “госпитале” этим летом, а потом, если принесет хорошие свидетельства, то вернется на кухню»[193].
Эти последние слова показывают нам, чего главным образом хотел добиться Игнатий посредством таких испытаний, как и тех, которым подвергал послушников внутри дома. Разумеется, он хотел укрепить их в смирении и самоотречении, но, возможно, в еще большей мере заставить каждого явить свою глубинную суть, «то, чем он является по своей природе», говорит Гонсалвиш[194]. Вот почему как в его делах, так и в предписаниях Конституций такое большое значение придается свидетельствам, которые каждый должен был принести о своем поведении во время испытаний. Игнатий был злейшим врагом формации, состоящей в простой выучке или в придании поверхностного лоска душе, чья природная стойкость остается непознанной. Всякий, у кого есть некоторый опыт пребывания в новициате или семинарии, знает, как легко некоторые весьма посредственные души могут в закрытой и защищенной среде усваивать напускную привычку к благочестию и порядку, которая обречена рассеяться при первом же столкновении с реальными трудностями. По мысли Игнатия, «госпитали» и паломничества предназначены для того, чтобы это разоблачающее столкновение не произошло слишком поздно, с каковой целью введет он еще одно новшество, неизвестное более старым орденам: длительное ожидание перед окончательным приемом в Общество.
Несомненно, именно ввиду этой конкретной цели испытаний в «госпиталях» и паломничествах Игнатий сам значительным образом умеряет их использование, особенно в формации самых молодых послушников. И в Конституциях он оставляет настоятелям очень большую свободу в их применении[195], хотя Упражнений и испытаний внутри дома требует куда строже. Тем не менее эта осторожность не исключает примеров смелости: Рибаденейра, вступивший в Общество в 1540 г. в возрасте всего четырнадцати лет, двумя годами позже был отправлен в Париж, разумеется, пешком[196].
На фоне столь смелых испытаний подлинной добродетели послушников тем более важно отметить заботливое стремление святого отстранить от послушников всех тех, кто мог угрожать их призванию: родственников, друзей, менее примерных монашествующих. Однажды Рибаденейра прогуливался с Игнатием по саду; вдруг святой остановился и подозвал отца, который также прогуливался с послушником по соседней дорожке; он осведомился о предмете их беседы; они говорили о смирении и самоумерщвлении, и отец привел в пример послушнику то, что он видел и слышал из жизни фрая Хуана де Техеды, известного францисканца, друга Борджи и Овьеды. Тогда святой сурово укорил его и запретил ему впредь общаться с послушниками. Рибаденейра молча слушал его и хорошо понял, что Игнатий желает оградить послушников, еще не крепко утвердившихся в призвании, от того, что духовно и свято, но не отвечает тому образу жизни, какой они избрали, вступив в Общество[197]. Несомненно, в этом и состояла истинная мысль святого: он не боялся подвергать своих послушников трудным и небезопасным испытаниям, но зато боялся всего, что могло исказить их дух, отдалить их от полного разумения своего призвания, охладить их к нему, прежде чем оно успеет пустить в них достаточно глубокие корни. «Наш отец, – говорит Гонсалвиш, – обыкновенно очень строго следит за тем, чтобы послушники не разговаривали с внешними, в особенности с родственниками и друзьями», – и подтверждает это замечание множеством примеров[198].
Таковы основные черты Игнатия как духовного руководителя своих подопечных[199].
С учениками вне Общества
Для полноты картины нужно было бы прибавить к этому кое-что о том, как он готовил и направлял людей, посторонних Обществу. Но об этом у нас есть лишь очень отрывочные сведения. Мы знаем, что, даже став генералом, он продолжал исповедовать и направлять, по крайней мере, несколько человек, среди которых есть и такие, чьи имена нам известны, например, художник Якопино дель Конте, который напишет его посмертный портрет, посол Маскареньяс и его жена, вице-король Сицилии Хуан де Вега…[200] У нас есть также ряд написанных тогда писем сестре Тересе Режаделль из обители св. Клары в Барселоне, которой Игнатий уже в 1536 г. написал два интересных письма с наставлениями. Он также пишет ей в 1543 и 1547 годах. В двух последних имеющихся у нас письмах от 1549 г. он, несмотря на все настоятельные просьбы Режаделль, ее настоятельницы и покровителей, отказывается принять обитель св. Клары под послушание Общества[201].
Из нескольких имеющихся у нас документов сразу становится ясно, что основным орудием освящения, к которому прибегает святой, работая даже с теми, кто уже окончательно определил свое мирское или духовное жизненное положение, является практика Духовных упражнений. Известно письмо, которое он написал из Венеции 16 ноября 1536 г. своему прежнему духовнику из Алькалы Мануэлю Мионе: он не находит лучшего способа выразить ему свою признательность, как только пригласить его на месячные Духовные упражнения. Он уговаривает его так: «Во имя любви к Господу Богу нашему и жесточайшей смерти, которую Он принял ради нас, я прошу Вас приступить к Упражнениям». И в третий раз он предпринимает попытку: «Дважды и трижды и столько раз, сколько могу, я прошу Вас, во имя служения Богу, о том, о чем уже говорил вам, дабы в будущем Его Божественное Величие не смогло упрекнуть меня в том, что я не просил Вас изо всех сил, так как в этой жизни я не могу ни помыслить, ни постичь, ни уразуметь ничего лучшего, ничего, что позволяло бы в такой мере не только извлечь пользу для себя самого, но и принести плоды, помощь и преуспеяние множеству других; если вы не чувствуете в том необходимости ради первого, то Вы увидите, что это пригодится Вам во втором, и много больше, чем Вы предполагаете»[202]. Относительно немало было тех, кому Игнатий сам давал Упражнения в Италии, в Венеции, а затем в Риме. Известно, что он даже отправился на месяц в Монтекассино, чтобы дать их послу Карла V, Ортису[203].
Таким образом, нет ничего удивительного в том, что в немногих дошедших до нас советах и указаниях посторонним он излагает те же основные мысли, что и своим сыновьям, в первую очередь, мысль о служении Богу и о славе Божией, которую он всегда, в особенности в переписке с внешними, приводит в заключении письма. Он также подчеркивает им необходимость борьбы с беспорядочными страстями путем испытания совести и самоотречения.
Тем не менее наряду с этими сходствами есть и различия. В отношении, например, ежедневного причастия советы, обращенные к сестре Режаделль, идут куда дальше, чем указания, адресованные схоластикам. Так, 15 ноября 1543 г. он пишет ей, упомянув обычай ранней Церкви и учения отцов: «Поскольку все обстоит именно так даже в отсутствие столь добрых знамений и столь благих внутренних порывов, главным добрым свидетельством является свидетельство нашей собственной совести. Знайте: поскольку все это позволено вам во Господе, если Вы сочтете, не имея на душе явных смертных грехов или тех, которые Вам таковыми представляются, что Ваша душа находит больше пользы и более воспламеняется любовью к Вашему Господу и Создателю, и если Вы причащаетесь с таким намерением, зная по опыту, что эта святейшая духовная пища Вас поддерживает, успокаивает и дает Вам отдохновение и, питая Вас, помогает Вам преуспевать в вящем служении Богу и вящей хвале и славе Божией, не сомневайтесь, что Вам это позволено и Вам будет лучше причащаться ежедневно»[204]. Без сомнения, перед нами индивидуальный совет, вызванный, вероятно, тем трудным положением, в котором пребывала его корреспондентка. Но здесь сыграло свою роль и то обстоятельство, что, в отличие от молодых иезуитов, ей не нужно было беречь силы и время на учебу, а потому была возможна бо́льшая свобода. Можно было бы сделать похожие наблюдения на предмет советов, связанных с мысленной молитвой: именно в этих письмах Режаделль, а также Франциску Бордже, встречаются редкие пассажи, написанные Игнатием, в которых ярче всего отражено кое-что из его личного опыта излиянной созерцательной молитвы. Между тем следует заметить, что эти письма являются относительно ранними и, тем самым, предшествуют наставлениям, где святой, внемля собственному опыту, будет проявлять вящую сдержанность в отношении продолжительных молитв.
Таким образом, как воспитатель и наставник душ, Игнатий прежде всего старается верно передавать послание, данное ему Богом в дарах мистической жизни, верно распространять духовность служения ради любви. Но в то же время совершенно независимо от своих духовных путей он направляет каждого особыми стезями, предначертанными ему Богом. Поэтому он очень послушно внимал урокам опыта, был проницателен и решителен в различении основной воли Божией о всякой душе и стремился исполнить ее любой ценой. Он постоянно стремился познавать эти души все глубже и учитывать все их отличительные особенности. Он смотрел на них очень широко и потому никогда не рассматривал их по отдельности, но всегда в рамках жизни Церкви. Он был настолько реалистичен, чтобы никогда не путать простые средства с подлинной целью, второстепенное с главным. И, прежде всего, он был переполнен милосердием, глубоко любя эти души всей своей любовью ко Христу, их Искупителю, для Которого хотел их завоевать. Он забывал себя во всем, и здесь, в духовном руководстве, как и везде, помышлял лишь об одном: о служении – наилучшем служении, о вящей славе Бога, Его всевышнего Господа и возлюбленного Учителя.
Глава III. Духовные сочинения св. Игнатия
Третий аспект, который нужно рассмотреть, чтобы получить полное представление об индивидуальной духовности св. Игнатия, это письменные наставления Игнатия – автора духовных сочинений. На его широкой переписке, особенно изобильной в девять последних лет, мы уже останавливались, когда говорили о том, как он готовил своих духовных сыновей. Письма Игнатия очень мало напоминают трактаты, где излагаются принципы духовной жизни, аскетические или мистические доктрины: за исключением нескольких писем, вдохновленных, но не написанных им самим (как то письма о послушании, которые цитировались выше, письмо схоластикам Коимбры о рвении от 7 мая 1547 г. и о бедности от 7 августа того же года – в которых легко узнать руку вернувшегося к должности секретаря Поланко), мы найдем в его переписке довольно много кратких и заставляющих задуматься размышлений, точных, практических советов, касающихся конкретных ситуаций. Письма духовные в собственном смысле слова, какие есть у св. Франциска Сальского, встречаются у него редко; о. Касановас в Испании и о. Дюдон во Франции[205] смогли собрать в двух небольших томах все то, что в этой обширной переписке действительно представляет собой «духовную литературу». Эта переписка, впрочем, очень богата наставлениями, но наставлениями в форме конкретных примеров руководства душами. В сущности, основные черты того учения, которое можно извлечь из этих писем, мы изложили в предыдущей главе, когда говорили о деятельности Игнатия как воспитателя и руководителя душ.
Поэтому теперь, рассматривая его как духовного автора, мы должны будем подольше задержаться на «Духовных упражнениях» и «Конституциях Общества Иисуса».
Духовные упражнения: что это такое
Внешне, даже в своем материальном обличий, «Духовные упражнения» св. Игнатия не имеют ничего общего ни с духовным трактатом, ни с серией увещеваний или размышлений, какие во множестве дошли до нас со времен Средневековья[206]. В качестве введения[207] даны двадцать «примечаний», замечаний, направленных частично на просвещение упражняющегося, но большей частью на просвещение дающего Упражнения. Таким образом, с самого начала становится ясен особый характер книги: это ряд практических замечаний, методов испытания совести, молитвы, или «выбора», планов размышлений и созерцаний. Тем самым, это не текст для изучения, но совокупность различных наставлений, предназначенных для руководства некоторым количеством систематически упорядоченных духовных упражнений, то есть не книга для чтения, но книга для исполнения[208].
После примечаний идет общее название: «Духовные упражнения, дабы человек смог победить самого себя и упорядочить свою жизнь силой решения, свободного от какого бы то ни было неупорядоченного влечения». Потом, после нового практического замечания, предупреждающего всякое отрицательное толкование указаний для «упражняющегося», приводится «Начало и основание», рассуждение о цели человека, о применении твари, о безразличии ко всему, кроме служения Богу. И вновь приводится несколько замечаний об испытании совести перед исповедью, особенно перед исповедью генеральной, которым предпослан способ исправления изъянов (частным испытанием совести). Затем идут пять размышлений, которые следует совершать в первый день первой из четырех «недель», на каковые подразделяются Упражнения. Это размышления о смертном грехе и его последствиях, где третье и четвертое являются повторением первых двух, а пятое – «приложением чувств» к мукам ада. Десять дополнительных замечаний («прибавлений») подсказывают средства, позволяющие извлечь больше пользы из этих размышлений, к которым для завершения этой, первой недели могут быть прибавлены другие подобные. Созерцание в виде притчи, где призыв Христа сравнивается с призывом царя земного, служит введением к следующей неделе и к созерцанию тайн земной жизни Христа. Это созерцание впредь будет служить основой всей ткани Упражнений: жизнь скрытая и общественная – для второй недели, жизнь в страданиях – для третьей, жизнь во славе – для четвертой. В рамках второй недели будут предложены указания, связанные с «выбором» – избранием либо жизненного положения, либо жизненных изменений в рамках уже избранного положения. Многочисленные размышления и рассуждения («О двух хоругвях», «О трех мужах», «О трех степенях смирения»…) помогают душе войти в состояние, позволяющее совершить этот выбор как можно лучше, в наилучшем благодатном расположении духа. Созерцание страстей и воскресения Христова утвердят ее в совершенном выборе. За четвертой неделей следует созерцание ради обретения любви Божией, три образа совершения молитвы, ряд очень кратких «пунктов» для размышлений о главных тайнах Евангелия, которые служат планом для их созерцания в последние три недели. Наконец приводятся несколько сводов «правил», советов, связанных с «различением духов», распределением милостыни, беспокойствами совести, суждения в согласии с Церковью, которые напоминают правила приема пищи в конце третьей недели. Вот и все содержание книги, чья форма способна совершенно сбить с толку того, кто, ни разу не совершив Упражнения, но прельстившись их славой, взялся бы читать их, как «Введение» св. Франциска Сальского или «Внутренний замок» св. Терезы.
Упражнения были написаны по-испански: их оригинальный текст сохранился в рукописи, называемой «автографом», переписанной неким писцом, но содержащей многочисленные исправления, сделанные рукой самого Игнатия[209]. С этого оригинала существует три главных латинских перевода: два старинных и один недавний, о. Ротана. Один из первых был сделан под наблюдением самого св. Игнатия отцом Андре де Фре, Фрусием, когда тот находился в Риме в конце 1546 – начале 1547 г.[210] Этот перевод обыкновенно называется «вульгата» и чаще всего применялся со времен утверждения Упражнений Павлом III в 1548 г. Вторая старинная версия под названием
Когда и как были написаны Упражнения?
Книга в ее нынешнем виде существовала уже в 1541 г.: копия
ebooksa