Духовность Общества Иисуса

После 1540 г. – Упражнения

Куда более обильны сведения о периоде, открывающемся утверждением Общества: здесь мы можем в подробностях проследить за тем, как Игнатий понимал и осуществлял духовную подготовку своих монашествующих. Помимо предписаний, которые появятся в будущих Конституциях, но отражают суть мысли основателя уже в те времена, основным источником в этом вопросе является обширная переписка, которая, особенно с 1547 г., когда Поланко стал секретарем, понесет указания святого во все части света и позволит нам проследить, как он изо дня в день управлял Обществом[130]. Отдельное место следует отвести воспоминаниям Рибаденейры, в особенности его небольшому труду «О способе правления св. Игнатия», и «Мемориалу», или запискам министра Гонсалвиша да Камары[131]. Дабы составить представление о том, как Игнатий повседневно осуществлял духовную формацию, к этим документам можно присовокупить «Ежедневные записи» Тьерри Герартса о жизни в Римской коллегии с 1553 г. до смерти святого[132]. Как мы видим, в основе духовной подготовки первых общников лежали Упражнения, которые выполнялись полностью, на протяжении месяца. При первых же попытках основания «Общества», на собеседовании в мае-июне 1539 г., отмечается, что «те, кого пожелают принять, до окончания года пробации должны посвятить три месяца духовным упражнениям, паломничеству и служению бедным в “госпиталях”»[133]. Два последних испытания могут подвергаться различным комбинациям, но, как кажется, текст предполагает, что первое всегда будет оставаться неизменным. В 1541 г. уточняется, что первое испытание состоит в том, чтобы «заниматься Духовными упражнениями (exercicios, без артикля) в течение месяца или выделять на них каждый день час или несколько часов»[134]: это отголосок того, что предусмотрено в 19 примечании Упражнений для людей слишком занятых. В том же 1541 г. предписания относительно основания коллегий еще более уточняют это первое испытание: «Общество или кто-либо другой по его поручению должны около месяца вести с человеком, направленным в коллегию, упражнения или духовные беседы, дабы так или иначе узнать его натуру или его постоянство, его таланты, его склонности или его призвание»[135]. Читая эти строки, можно задаться вопросом, идет ли здесь речь об исполнении Упражнений в их полноте или же просто о совершении любых благочестивых упражнений вообще. Последующие документы не оставляют места сомнениям. Уже в первой редакции (около 1546 г.) Общий экзамен сдержит четкую формулировку: первое испытание состоит в том, чтобы «заниматься Духовными Упражнениями примерно около месяца. Иными словами, надлежит испытывать совесть, продумывать прошедшую жизнь, совершить генеральную исповедь и осознать свои грехи. Необходимо также размышлять о делах и тайнах жизни, смерти, Воскресения и Вознесения Господа нашего Христа. Равным образом следует предаваться устной и мысленной молитве в зависимости от способностей каждого, как кого научит Бог»[136]. В III же части Конституций ранний текст, написанный до 1550 г., ясно указывает на роль Упражнений в подготовке людей, принятых в новициат: «Дабы более прояснить свой разум, разжечь свою любовь ко Христу, а затем умножить свое рвение в делах, им будет полезно в течение месяца заниматься Духовными упражнениями, как сказано в “Общем экзамене”; время же их исполнения останется на усмотрение настоятеля»[137]. В 1555 г. Гонсалвиш отметит в своей тетради: «Испанский обычай давать [Упражнения] в целом хорош. Мне вспоминается, как отец однажды сказал мне, что не желает, чтобы кто бы то ни было отправлялся в коллегию, не совершив предварительно Упражнения, по крайней мере, Упражнения первой недели с образами совершения молитвы…»[138].

Эти замечания Гонсалвиша ясно показывают, что намеченная программа, предполагающая месячные Упражнения в начале новициата, на самом деле исполнялась далеко не для всех. Мы видим, вне всякого сомнения, что Херонимо Надаль исполнял Упражнения с 5 по 23 ноября 1545 г., прежде чем был принят в дом 29 ноября[139]. Петр Канизий совершает их в Майнце под руководством Фавра в апреле 1543 г. и вступает в Общество 8 мая[140]. Примеры такого рода можно было бы множить, но о многих иезуитах, вступивших в Общество в первые годы его существования, невозможно сказать точно, проходили они или нет и, если проходили, то когда, это первое из предусмотренных испытаний. Легко объяснить то, что Игнатий не думал давать Упражнения юному озорнику, каким был Рибаденейра, когда он его принял, но в автобиографических заметках будущего биографа основателя встречается упоминание Упражнений, совершенных позднее[141]. В частности, вопросники Надаля, заполненные в ходе его визитаций 1562–1566 гг[142]. (какой бы осторожности ни требовали выводы, особенно негативные, из этих, часто не – полных, текстов), позволяют увидеть большую неупорядоченность в этом вопросе в первые годы существования Общества: Адальберт Баусек (с. 527), вступивший в Общество в 1556 г., делал Упражнения трижды в Ингольштадте в течение 18 дней и два раза в Риме по 8 и 10 дней; Костер, вступивший в 1553 г., совершал их в течение месяца (с. 548); Хезиус, вступивший в 1549 г., выполнил их вкратце (cursim) в Кельне; Иоанн Рубис за восемь лет в Обществе не прошел никакого иного испытания, кроме 22-дневной службы на кухне; он не бывал в доме пробации, но сразу был назначен преподавателем грамматики (с. 567); напротив, Мишель Мариус, принятый в 1555 г., совершал Упражнения уже трижды (с. 574). В 1557 г. в Римской коллегии пятьдесят схоластиков совершают Упражнения в два этапа, по семь дней каждый, исповедь совершается в предпоследний день; таким образом, представляется, что прежде всего речь идет о первой неделе; сохранившиеся подробности указывают, как кажется, на то, что речь идет о новшестве, связанном с визитацией Надаля[143].

В то же время, что бы мы ни говорили об этих перебоях, практически неизбежных в условиях импровизированных решений, связанных с необыкновенно быстрым ростом Общества, все же именно центральные идеи Упражнений, идеи «Начала и основания» и размышления «О Царе Небесном», образуют, по мысли Игнатия, основную пружину всей духовной жизни его сыновей: идеи хвалы, славы, возвышенного служения Богу, полной преданности Христу, несравненному Вождю, Коему нужно подражать в безграничности Его любви к людям и жертвы, которую Он принес, дабы вернуть их Отцу, идеи, побуждающие во всем искать, принимать и исполнять волю Божию.

Именно с этой мысли начинаются «Уложения», представленные Павлу III и им утвержденные: «Всякий, кто в нашем Обществе, которое мы желаем <видеть> ознаменованным именем Иисуса, хочет сражаться за Бога под стягом креста и служить только Господу и Римскому Понтифику, Его Наместнику…». И сам Папа в своей преамбуле замечает, что парижские магистры, чье прошение он принимает, объединились, чтобы «посвятить свою жизнь неустанному служению Господу нашему Иисусу Христу, нам и нашим преемникам»[144].

Очень красноречиво письмо, написанное 7 мая 1547 г. студентам-иезуитам в Коимбре. Четыре причины должны побуждать их к великодушию: величие их призвания как иезуитов, призванных превратить всю свою жизнь и каждый свой поступок в непрестанную жертву во имя славы Божией и спасения ближнего; блага, которые несет с собой рвение, духовное преуспеяние, мир и радость, дары, без числа обещанные Богом; «но превыше всего я желал бы пробудить в вас чистую любовь к Иисусу Христу, желание Его славы и спасения душ, Им искупленных, потому что в этом Обществе вы – Его воины с особым званием и особой наградой»; наконец, «если вы признаёте эту обязанность и желаете приложить усилия к тому, чтобы способствовать Божией чести, то времена, в которые вы живете, воистину дают вам множество возможностей доказать ваше желание делом»[145].

Посему не случайно в Конституциях, которые писал в то время Игнатий, будут непрестанно повторятся, прежде всего в качестве мотива и заключения к наиболее деликатным предписаниям, такие слова, как «служение Богу», «слава Божия», «вящая слава Божия», «слава и хвала Божия». В оригинальном испанском тексте «Общего экзамена» и десяти частей Конституций выражение servicio de Dios («служение Богу») или его синоним встречаются более 140 раз; выражение gloria (maiorgloria, honor) de Dios («слава [вящая слава, честь] Божия») – около 105 раз; servicio у alabanza (gloria) de Dios («служение и хвала [слава] Божия») – 28 раз. Другими словами, в издании обычного формата то или иное из этих выражений встречается в среднем раз на страницу, что тем более замечательно, что в Конституциях значительное место занимают чисто практические предписания на предмет обучения и управления, которые разве что изредка требуют подобных выражений, и, тем самым, они встречаются еще чаще, когда Игнатий касается предметов более духовных[146]. Не менее замечательно и то, какое место занимают те же идеи в письмах Игнатия, в особенности в тех, что написаны с целью дать духовный совет, и так с самого начала. В 1525 г. в письме к Инее Паскуаль он дважды призывает ее «служить Богу, ставя восхваление Господа превыше всего»[147]. Когда в 1532 г. он пишет из Парижа своему брату Мартину, то на одной странице трижды встречается оборот «служение и хвала Господа Бога нашего»[148]. В письме к своей благодетельнице Исабель Росер от 10 ноября того же года он обещает, что будет благодарен, «если Бог все же удостоит меня послужить Ему и восхвалить Его Божественное Величие некоторыми вещами». Служение и восхваление без конца упоминаются в его советах, которые завершает следующее высказывание: «Когда такой человек, как Вы, решается, отваживается и принимается всеми силами трудиться во имя славы, чести и служения Господу Богу нашему, он вступает в сражение с миром и поднимает знамя борьбы с мирской жизнью и готовится отвергнуть возвышенное, дабы принять скромное, решившись уравнять в глазах своих возвышенное и скромное: честь и бесчестие, богатство и бедность, приятное и неприятное, одним словом, славу мирскую и все оскорбления мира сего…»[149]. И далее он развивает эту тему: тему презрения к миру ради служения Христу.

Также мы видим, что с первых же его писем в них вырисовывается характерная формула, которой он до конца жизни будет обыкновенно завершать свои послания. Письмо Инес Паскуаль от 1525 г. он заканчивает так: «Да будет угодно Пресвятой Деве заступиться за нас, грешных, перед Своим Сыном и Господом и упросить Его, дабы посредством трудов и страданий Он преобразил наш слабый и унылый дух в дух сильный и радостный во хвалу Свою». В 1528 г. он вновь пишет ей: «Господь мира <…>, по Своей бесконечной благости, да пребудет в душах наших, дабы в нас всегда исполнялись воля и желание Его». Своему брату Мартину он пишет в 1532 г.: «Да будет угодно верховной Благости, чтобы все устроилось к Его святому служению и непрестанной хвале»[150]. Наконец, в 1536 г., в конце письма архидиакону барселонскому Касадору мы находим оборот, который впредь будет повторяться вновь и вновь как устоявшаяся формула: «Я завершаю, прося [Бога] в Своей бесконечной благости даровать нам совершенную благодать познавать Его святейшую волю и всецело исполнять ее»[151]. То же – слово в слово – заключение мы вновь находим в позднейших письмах святого: в благодарственном письме от 22 июля 1556 г. и в рекомендательном письме, выданном оному картузианцу для отца Леонарда Кесселя, датированном pridie calendas augusti 1556 (кануном первого дня августа 1556 г.), то есть днем его смерти[152]. Почти всегда эта формула применяется в конце писем, которые он пишет или сам диктует секретарю. Возможно, кто-нибудь скажет, что эта формула стилистически проста и потому не имеет большого значения. Я так не думаю, но считаю, скорее, что такое настойчивое повторение этой формулы невольно отражает то место, которое занимает в жизни самого святого и в его духовной подготовке других непрестанная забота о служении Богу, о познании и исполнении Его воли, забота, составляющая саму суть Упражнений и, как будет нам становиться все яснее, сердцевину всей его духовности.

Таким образом, Игнатий хочет подготовить, прежде всего, верных и самоотверженных служителей. Какими средствами?

Средства духовной подготовки

При чтении различных документов, которые открывают нам принципы этой подготовки, становится ясно, что первым и главным средством достижения этой цели было для святого решительное самоотречение, полный отказ от удовольствий, от почестей, прежде же всего отречение от собственного суждения и воли путем всецелого послушания. Не один человек легко придет в удивление, увидев, что в этом процессе не отводится большего или, по крайней мере, более заметного места молитве, как словесной, так и мысленной, которая играла столь значительную роль в формации самого Игнатия, особенно в Манресе. Другой повод для удивления: когда мы начинаем подробно разбираться в средствах, призванных воспитывать это самоотречение, то наблюдаем любопытное смешение благоразумных предосторожностей и дерзких испытаний, кидающих воспитанников Игнатия к людям, в «госпитали» или на тропы паломничества. Какова связь между молитвой и самоотречением, осторожностью и испытанием в духовной подготовке, которую осуществлял Игнатий? Уточнив для себя эти два момента, мы получим уже довольно четкое представление об этой формации.

В Конституциях святой придает первостепенное значение подобающим средствам сохранения и развития Общества, тем, которые «объединяют орудие с Богом и приспосабливают его к руке Его», и «особенно братской любви и чистоте намерений в служении Богу, а также близости к Богу в духовных упражнениях благочестия»[153]. Сам он, как мы видели, не только посвящал в Манресе по семь часов в день молитве, но и в конце своей жизни, в Риме, в 1555 г. по-прежнему уделял ей по два часа ежеутренне после служения или посещения мессы, не говоря уже о других молитвах[154].

В программах подготовки, которые он наметил для послушников, как и в его практической деятельности на первом месте стоят experimenta, испытания, среди которых первое место занимают Упражнения. Но мы не видим, чтобы помимо них для этих послушников предусматривались или проводились более долгие молитвы, предназначенные для того, чтобы привить им привычку к молитве мысленной. Таким образом, представляется, что Игнатий считал, что эти Упражнения с различными их образами совершения молитвы сами по себе составляют достаточное введение в молитву, благодаря которому молодые монашествующие, если только они поистине подвергнут умерщвлению свои страсти и обретут твердое основание в деле самоотречения, без труда смогут находить Бога во всем, по излюбленному его выражению.

В этом деле ему приходилось сопротивляться очень сильному течению. Как мы видели, Родригеса и Ле Же привлекла в Бассано созерцательная жизнь отшельников: на протяжении всего времени своего правления Игнатий вынужден будет бороться с увлечением этими долгими молитвами, которые в то время, в особенности в Испании, представлялись многим подлинным мерилом святости и главным, если не единственным, путем единения с Богом. Не Луис ли де Гранада, столь мудрый и благоразумный, в то же самое время, в 1553 г., в своем «Молитвеннике», предназначенном для всех верующих, не колеблется возвести в принцип то, что невозможно будто бы истинно соединиться с Богом в молитве, если не посвящать ей полтора или два часа подряд[155]? Эта тенденция грозила увлечь многих любимых учеников Игнатия: Франциска Борджу, который надолго сохранит тоску по отшельнической жизни, испробованной им в Оньяте; Андреса де Овьедо, который, вместе со своим другом Онфруа, 8 февраля 1548 г. обращается к своему настоятелю с просьбой в форме увещевания, требуя, чтобы он позволил им вдвоем или вместе с другими на семь лет уйти в уединение, чтобы там, следуя примеру Господа нашего и Иоанна Крестителя подготовиться к апостольским делам[156].

В пространном возражении, написанном Поланко и проверенном Игнатием, отправленном в 1549 г. Бордже, чтобы рассеять иллюзии Овьедо и Онфруа, среди прочего содержится ответ на суждение, которое отстаивал последний в своем послании: будто бы «час или два медитации не являются молитвой, и требуется больше часов»[157]. Этой mala doctrina («дурной доктрине»), прибегая к доводам, основанным на примере Господа нашего, святых и благочестивых верующих, Игнатий противопоставляет следующее истинное учение: «Если молитва есть “прошение, обращенное к Богу” (petitio decentium a Deo) или, если дать более общее определение, “возношение разума к Богу с благочестивой и смиренной любовью” (elevatio mentis ad Deumperpium ethumilem affectum), и если это можно сделать меньше, чем за два часа, даже меньше, чем за полчаса, как можно отказывать в названии и сущности молитвы тому, что не превышает одного или двух часов? И неужели восклицания, так ценимые Августином и святыми, не являются молитвами? Сколько времени, помимо своего основного занятия, следует посвящать молитве студентам, находящимся в обучении ради служения Господу и блага Церкви, если они должны сохранять свои умственные способности в достаточно хорошей форме, чтобы предаваться труду и беречь свое здоровье? Нужно иметь в виду, что человек служит Богу не только тогда, когда молится, потому что если бы он служил Богу только молитвой, то и круглосуточной (если такое вообще возможно) молитвы было бы недостаточно, так как человек должен быть предан Богу полностью. Бывает и так, что Богу можно послужить другими делами более, нежели молитвой…». Обратим внимание на важный момент, всегда один и тот же: служение Богу – будь то молитвой или любым другим способом.

Вскоре, в июне 1551 г., Игнатий отчетливо разъясняет свою мысль о том, какова должна быть молитва иезуитов в период подготовки[158]: «Будучи преданы учебе, вряд ли наши студенты могут уделять много времени продолжительным размышлениям. Помимо назначенных для совершенствования духовных упражнений (то есть мессы, часа, отведенного на молитву и испытание совести, и еженедельной исповеди и причастия), они могут учиться искать Божьего присутствия во всем: в разговорах, в жизни, во всем, что они видят, ощущают, слышат, осознают, во всех своих дел ах, так как Его Божественное Величие воистину присутствует во всем Своим существом и всемогуществом. Такой вид размышления – когда Бога находят во всем – является более легким, чем возвышенные размышления о тех вещах божественных, которые более отвлеченны и на которых нельзя сосредоточиться без некоторого усилия. Это благое упражнение приведет к великим посещениям Господним, располагая нас к ним, пусть даже они будут свершаться в кратких молитвах. К тому же схоластики могут постоянно посвящать Богу свою учебу и усилия, которые они к ней прилагают, жертвуя своими личными предпочтениями, дабы послужить Его Божественному Величеству и оказать помощь душам, за которые Он умер». В это же время Поланко так обобщает мысль своего настоятеля, отвечая отцу Урбано Фернандесу, который просил указаний для подготовки молодых иезуитов[159]: «Что до молитвы и размышления, когда нет в том особой нужды в связи с тяжкими и опасными искушениями, он советует скорее искать Бога во всех своих делах, чем постоянно посвящать им значительное количество времени. Он желает видеть этот дух в членах Общества: чтобы в любом деле милосердия или послушания они находили (если это возможно) не меньше благоговения, чем в молитве или размышлении, ибо всё они должны делать лишь ради любви к Господу Богу нашему и ради служения Ему. И всякий должен более довольствоваться тем, что ему приказывают, ибо тогда он не сможет сомневаться, что в этом он исполняет волю Господа Бога нашего».

О том, как возможно такое постоянное единение с Богом, Игнатий напоминает Надалю и Камаре, который пишет в своих заметках от 2 марта 1555 г.: «22 ноября прошлого года, когда отец Надаль говорил с отцом нашим о полуторачасовой молитве, которую он дозволил в Испании, отец сказал, что никогда никто не убедит его в том, что студентам не достаточно часа при условии самоумерщвления и самоотречения; что один за четверть часа с легкостью может помолиться больше, чем другой задвачаса, что не мешает дозволять более долгую молитву тому, кто подвергается вящим испытаниям. На днях, когда отец говорил со мной о том же самом, он сказал мне, что ему представляется, что нет большего заблуждения в вещах духовных, чем желание вести других собственным путем, имея в виду долгие молитвы, которые творил сам. Он добавил затем, что из ста человек, предающихся длительным молитвам и великим делам покаяния, большинство подвергают себя большой опасности, прежде всего, сказал отец, косности разумения (dureza de entendimiento). Посему в основание всего отец положил самоумерщвление и отречение от своеволия. И когда он говорил Надалю, что в коллегиях достаточно часа молитвы, то особо подчеркнул, что для этого нужно самоумерщвление и самоотречение. Таким образом, как мы видим, отец придает решающее значение всему, что свойственно Обществу, как то безразличие, опрос после испытаний и получения свидетельства об испытаниях, – а не молитве, если только она не рождается из вышеперечисленных дел. Вместе с тем отец, как я часто замечал, весьма восхваляет молитву, особенно такую, которую человек совершает, постоянно видя перед собой Бога»[160].

Эти довольно пространные цитаты ясно показывают нам, какова была мысль Игнатия о молитве и ее роли в подготовке и жизни его сынов: это не цель, но средство достижения главной цели – служения Богу. Без сомнения, служение это совершается не без помощи благодати, обретенной посредством молитвы, и не без единения духа и сердца с Богом. И все же основное условие этой непрестанной молитвы и постоянного единения, побуждающего находить Бога везде и во всем, – не долгие созерцания, но – когда душой уже пройдены Упражнения – умерщвление страстей и самоотречение. Этот, последний, момент, к которому он возвращается снова и снова, обладает для него несомненностью основополагающего принципа, внушенного ему опытом: не что иное, как необузданные страсти и себялюбивые поиски своего, более всего мешают душе пребывать в единении с Богом, находя и любя Его во всем. Но, раз воистину освободившись от этих пут, души уже сами устремляются к Богу и остаются в единении с Ним, что бы они ни делали.

Вот почему в наставлениях отцу Фернандесу, приведенных ниже, Поланко после трех замечаний о качествах, которые должны выказывать кандидаты в члены Общества, тут же продолжает: «Относительно же тех, которые приняты, я замечу, что отец наш более всего старается обеспечить их послушание и считает, что прежде всего нужно добиваться именно его… Людей упрямых, которые беспокоят и тревожат других даже по мелочам, он не выносит. Что до дел самоумерщвления, я вижу, что он более поощряет и ценит те, которые касаются почестей и самооценки, чем те, что причиняют страдание плоти, как то посты, самобичевание и ношение власяницы»[161].

Это не имеющее себе равных место, которое Игнатий отводил послушанию в духовной жизни своих монашествующих, – факт хорошо известный. В переписке, где духовные наставления как таковые скорее редки, мы находим целый ряд писем, содержащих все более и более полное объяснение его представления о добродетели послушания. Уже в 1542 г. в записке, адресованной Родригесу, он так завершает свои суровые предписания, касающиеся двух монашествующих: «Превыше всего я прошу тебя ради любви к Господу нашему Иисусу Христу заботиться о том, чтобы все твои подчиненные были полностью смиренны и послушны. Если они не способны на это, то они не смогут оставаться с вами, но и здесь долго не продержатся»[162]. 29 июля 1547 г., призывая иезуитов Гандии избрать себе местного настоятеля, он излагает им общую теорию монашеского послушания в виде первоначального наброска[163]; он возвращается к этому предмету в письме к иезуитам Коимбры от 14 января 1548 г.;[164] и, наконец, 26 марта 1553 г. отправляет в Португалию знаменитое письмо, где придает своей мысли окончательную, завершенную форму[165].