Призрак Оперы. Тайна Желтой комнаты

– А Моншармен, который стоял позади него, тоже резко повернулся и тоже попятился… Так они и шли до самой лестницы затылком вперед! Или они сошли с ума, или я ничего не понимаю!

– Может быть, – неуверенно предположил Габриэль, – они репетировали… какое-то балетное па?

Господин секретарь был оскорблен такой вульгарной шуткой в столь драматический момент. Он нахмурился, губы его сжались.

– Не хитрите, Габриэль. – Он наклонился к самому уху собеседника. – За то, что здесь происходит, вы с Мерсье тоже несете ответственность.

– А именно? – удивился Габриэль.

– Я думаю, Кристина Даэ не единственная, кто исчез сегодня вечером.

– А? В самом деле?

– Никаких «в самом деле»! Вы мне можете объяснить, почему, когда мамаша Жири спустилась в фойе, Мерсье взял ее за руку и в темноте повел за собой?

– Да что вы говорите! – воскликнул Габриэль. – А я и не заметил.

– Вы все прекрасно видели, Габриэль, поскольку следовали за Мерсье и мамашей Жири до его кабинета. С того момента вас вместе с Мерсье видели, а Жири никто больше не видел.

– Вы полагаете, что мы ее съели?

– Нет! Но вы ее заперли на два оборота в своем кабинете; стоит пройти мимо, и услышишь крики… Знаете, что именно? Она вопит из-за двери: «Бандиты! Бандиты!»

Течение этой престранной беседы было прервано появлением запыхавшегося Мерсье.

– Ну вот, – угрюмо доложил он. – Это уже переходит всякие границы. Я крикнул им, что дело очень серьезное и срочное, что это я, Мерсье. Дверь приоткрылась, и появился Моншармен. Он был бледен как бумага. «Чего вы хотите?» – спросил он меня. Я ответил: «Кристину Даэ похитили». И знаете, что он сказал? «Тем лучше для нее!» Он вложил мне в руку вот это и снова закрыл дверь.

Мерсье разжал ладонь, Реми и Габриэль посмотрели на нее.

– Английская булавка! – воскликнул Реми.

– Странно! Очень странно! – совсем тихо проговорил Габриэль, не в силах справиться с дрожью.

В этот момент чей-то голос заставил всех троих оглянуться:

– Простите, господа, не могли бы вы сказать, где Кристина Даэ?

Несмотря на сложные обстоятельства, подобный вопрос, несомненно, был бы встречен смехом, если бы собеседники не прочли на лице юноши такое страдание, что сразу почувствовали к нему жалость. Это был виконт Рауль де Шаньи.