— Рискуешь остаться без яиц. Хочешь, инвалидом сделаю? За то, что ты ее шкурой назвал, я могу. Тут уже личное. Выживешь, но потом сам в петлю полезешь, — холодно прочеканил Алекс, продолжая держать мужчину на прицеле.
— Иди к черту, Вестник. Ничего не скажу.
— Даже ради дочери не скажешь?
Антон задергался, нервничая. Вестник продолжил:
— Нельзя иметь слабости, нельзя. Сказать, где твой ребенок сейчас? Прислать фото? Твое упрямство вылезет тебе очень дорого. Знаешь, как приятно хоронить своего ребенка?
Я в который раз поняла, почему Вестник был против детей, воочию увидев запретные манипуляции. Представила, как Алекса так прижимают и внизу живота проявилась тянущая боль. У нас нет ни малейшего шанса быть вместе. Нас просто уничтожат. Всех троих.
— Я не успел ничего сказать. Не трогай Аннютку. Я клянусь тебе, я ничего не сказал, — Антон сдулся и поник. Все его рвение с проклятьями испарилось и он с мольбой смотрел на Алекса, выжидая вердикт.
— Ты же знаешь, что потом будет с твоей семьей, если ты сейчас мне набрехал? — уточнил Вестник.
— Я не идиот, чтобы подставлять своих родных, — он покосился с презрением на меня.
— Хорошо. Хороший мальчик. Шура, выйди.
— Ты его убьешь? Не нужно, он же все сказал, — встрепенулась я и подошла к Алексу, испуганно заглядывая в его безжалостные глаза. Там ни грамма сожаления, там беспроглядная тьма, в которой не с кем договариваться.
— Уходи и не мешай мне делать свою работу, — мягко попросил и отвернулся на свою жертву.
— Алекс, — я с укором смотрела на него, не понимая, как могла помочь.
— Не заставляй меня сейчас ставить тебя перед выбором. Сейчас я решил и мне с этим жить. Ты не выберешь его вместо себя, поэтому выйди. Уходи! — он заорал на меня и взглянул испепеляющим взглядом. — Уведите ее отсюда! Живо!
Я почувствовала, как кто-то взял меня под руки и помог выйти. Рассмотреть помощников не могла из-за заполонивших зрение слез.
В голове звучали его слова и я понимала он прав. Я бы не выбрала Антона, поставь он меня перед ультиматумом и стала бы убийцей. Госпожа Истерика раскрыла для меня свои объятия и я стала падать на ноги, воя на весь коридор, чтобы меня отпустили. Чьи-то руки пытались поддерживать меня и куда-то несли, пока ноги меня не слушались. Я истошно выла, оплакивая тех людей после трех щелчков. Как только за мной закрыли дверь, Вестник убрал их.
Всех троих. А у них были семьи. У Антона дочери было всего семь лет, брат рассказывал. И как ребенок теперь будет без отца? Это все несправедливо! Так не должно происходить! Почему мир такой жестокий и почему мы должны в нем страдать только потому что кто-то быстрее нажал на курок? Почему?!
Захлебнувшись своими слезами, стала жадно хватать воздух и вспомнила про ребенка, судорожно пытаясь восстановить дыхание.
— Прекратите меня толкать, вы мне делаете больно! — Возмутилась я. — Я беременна, отпустите меня, — захныкала я, чувствуя боль внизу живота и в этот момент чья-то ладонь зажала мне рот.
— Что она сказала? Я не расслышал, — до ушей донесся голос, пока ладонь крепко сжимала мне рот. Когда я немного успокоилась, смогла разглядеть рядом с собой Артема. Он продолжал держать ладонь, чтобы я больше ни слова не проронила. Увидев, что я смотрю на него, он приложил палец к своим губам, показывая, чтобы молчала.