Жаргалма присела перекусить, смотрит на дорогу, которая перевалила через вершину Халзан Добо, спускается к улусу. Дорога похожа на темную нитку. «Скоро по этой дороге приедет Норбо, - думает Жаргалма. - Ой, не он ли это?…» С горы вниз медленно двигалась телега. Это наверняка едет Норбо! Кто же другой может ехать из того края, кроме Норбо? Боги, что делать? Он будет звать ее домой… Ехать с ним или нет? Если она и поедет, то не ради его, а из-за Ханды-матери…
У Жаргалмы вдруг заболела спина. Она не спускает глаз с далекой телеги, которая отсюда кажется не больше мухи. Телега скатилась с горы, скрылась за поворотом. «Нет, это не Норбо, пожалуй, - терзает себя Жаргалма. - Он не приедет, я ему не нужна. Увидела чужого человека и размечталась, глупая».
Когда подходила к своей юрте, увидела возле телег» отца вторую телегу. А в тээльнике ходил чей-то серый конь… Кажется, чуть потемнее, чем конь Норбо. И поменьше. И потощее. А может, это конь Норбо. Он на нем работал, вот конь и похудел… И телега чужая. Ну, что ж… Телега Норбо могла сломаться, он взял у кого-нибудь телегу получше, чтобы приехать за женой. Соскучился, бедный… Дуга его. Конечно, его дуга! Он сам ее гнул. Жаргалма узнает дуги Норбо среди сотен других.
Она быстро зашла в молочный сарай, покрытый темной, скрюченной корою лиственницы, повесила на большой гвоздь кожаную сумку с сараной. Надо бы умыться, лицо и руки в пыли, в земле, но воды в сарае нет. Как же быть? Жаргалма зачерпнула в пригоршни желтой, горькой сыворотки, умыла руки, лицо, утерлась подолом халата. Ноги у нее стали от волнения легкие, быстрые… Руки немного дрожат. «Какой бы ни был Норбо, а приехал. Он мой муж. Как выйти к нему, не переодевшись в хороший халат? Печалиться или радоваться, что Норбо приехал? О чем он говорит сейчас с родителями? Отец и мать упрекают его, наверно: «Почему жену одну отпустил? Почему не защитил от глупых бабьих разговоров?» Норбо сидит молча, разглядывает свои унты, не знает, что ответить. «Вот беда, вся хорошая одежда в летнике, придется идти в старом халате». Она тихо сняла крышку с кадушки, в которой кислое молоко. Глянула в застоявшуюся пахучую сыворотку, увидела свое мутное, неясное отражение, поправила волосы.
Придерживаясь за стены, Жаргалма медленно пошла к летнику. Прежде чем толкнуть дверь, постояла на крыльце, земля под нею колебалась, голова шла кругом. Собрав все силы, все мужество, Жаргалма открыла наконец дверь, шагнула в летник, взглянула на гостя, который пил чай. Это был чужой, незнакомый человек. Он с шумом тянул из чашки горячий чай и даже не повернул головы к Жаргалме.
«Но ведь дуга-то мужней работы… Хотя Норбо продает свои дуги всякому, кто купит…»
- Мэндэ, - несмелым шепотом проговорила Жаргалма. - Здравствуйте.
- Мэндэ, - равнодушно ответил незнакомый, не поднимая глаз от чашки.
«А дугу мой Норбо сделал. Я узнала», - твердила про себя Жаргалма.
В юрте ночевал случайный проезжий, его не знали ни отец, ни мать. Рано утром он запряг коня, чтобы успеть по холодку укоротить дорогу. Когда Жаргалма с матерью вышла доить коров, его уже не было.
Соседская девушка Димитма искала свою блудную корову, подошла к матери Жаргалмы и сказала, что ночью умерла бабушка Дулсай.
- Вчера была здорова, вечером еще мангир солила, носки себе довязала. Полную кадушку молока, говорят, заквасила на тарак. Легла спать и не проснулась.
Димитма угнала свою корову. Мать Жаргалмы долго не могла прийти в себя.
- Бедная бабушка Дулсай, - искренне сожалела Мэдэгма. - Это она сказала, чтобы ты шла мангир собирать. Любила она тебя, Жаргалма… Когда ты родилась, она тебя приняла. Она, как говорится, тебя умывшая мать… Вчера здоровая была, сегодня нету среди живых. Другие долго болеют, заставляют соседок ухаживать, а она…
Жаргалма тоже взволнована. Она рассеянно доит корову, не может сосредоточиться на словах матери.
- В здешних местах не было старухи добрее, - говорит Мэдэгма. - Она всегда о других думала. Когда о тебе плохой слух пошел, она опечалилась, переживала, места - себе не находила. Раньше нас услышала, к нам пришла - посоветоваться, как тебе помочь, погадать, что делать. «Поезжайте за Жаргалмой, - сказала. - Увезите ее от бабьих сплетен…»
Жаргалма услышала эти слова, и в душе у нее стало темно, будто там догорела и угасла свеча. «Боги, неужели я сотворила такой страшный, непоправимый грех?» - с ужасом думала Жаргалма. Ведь когда она приехала в свой улус и поняла, что родители знают все темные сплетни о ней, со злобой подумала: «Сдох бы тот, кто донес до родного очага подлые слухи. Пусть бы стал пищей для червей». Выходит, она пожелала смерти бабушке Дулсай, доброй старушке, которая хотела помочь ей, Жаргалме… «Что, если я своим пестрым, колдовским языком убила старую Дулсай? Она приняла меня когда-то на свои теплые руки, а я пожелала ей смерти…» Туман застлал Жаргалме глаза, по щекам" побежали слезы.
- Ты что, дочь? - будто издалека послышался голос матери, которая почуяла неладное. - Иди домой, я тут доделаю, немного осталось.
Жаргалма с трудом добралась до постели, мать дала ей горький порошок из дацана.
- Что болит, доченька? - тревожилась мать. - Не съездить ли в дацан за ламой?
ebooksa