- Я только что накормила собаку. Видно, доедает, - ответила Жаргалма.
Конечно, не будь у этой Жаргалмы пестрого языка, старуха просто сказала бы: «У меня есть дело к твоей матери. Иди-ка, молодуха, посмотри, на месте ли стоит коновязь». А разве можно сказать так бабе с пестрым языком? Упасите от такой напасти, святые боги. Она ведь может пожелать, чтобы Ехэ-абгай стала еще толще… И старуха, которая никогда ничего не боялась, кроме грома и смерти, прикусила язык от страха перед этой молодой женщиной.
Жаргалма в это время ставила заплаты на рукавицы мужа. Она догадалась, что старуха хочет остаться наедине со свекровью.
- Хотела кизяка пособирать и забыла. Пойду. - Поднялась Жаргалма.
- Посиди, - остановила ее Ханда. - У нас же много кизяка!
- Пусть идет, - грубо проговорила старуха. - Мы дома всегда помногу запасаем.
Ехэ-абгай обтерла лицо подолом своего просаленного халата. А лицо все пылало… Она осторожно глянула на дверь, в которую вышла Жаргалма, и поманила к себе пальцем Ханду.
- Пойди поближе, Ханда. Слушай меня в оба уха. - И она тихо заговорила: - О том, что услышишь, все говорят, у кого есть рот… Я, как узнала, струхнула. Страшно, конечно, но ты особенно не пугайся. Как и сказать, не знаю. Ну, ладно… В общем, у твоей невестки пестрый язык. Да. Поняла? Это не к добру. Говорят, злой дух один раз в сто лет так метит какую-нибудь бабу. Черную печать на язык кладет. Чертова избранница. Вот и твоя невестка такая, она любому навредить может, если захочет. Молния не успеет блеснуть, как навредит…
- Ехэ-абгай… - Ханда почувствовала, как у нее перехватило дыхание, похолодели руки. - Кто, какой глупый бездельник оговорил мою невестку? Я бы своими руками вырвала его поганый язык.
Ханду душили гнев, страх, боль, ее начала бить дрожь… Кто посмел так обидеть Жаргалму?
- Ханда, ты на много лет моложе меня, слушай и не возражай, - сурово продолжала Ехэ-абгай. - Ты видишь, я в такую жару тащила к тебе эту копну своего мяса и жира… Если бы это были только сплетни, не пошла бы. Но ведь все говорят, каждая собака лает про твою невестку… Все в улусе, как молитву, твердят. У всех языки не вырвешь. Лучше вырви пестрый язык у невестки. С потрохами вытащи. И прогони домой, пока она дитя не родила, если родит, выгнать труднее будет. А сейчас что… Отправь домой будто погостить, и все. Улусники не желают, чтобы она у нас осталась. Сын другую жену приведет, за него любая пойдет. Шапкой махнет - десять невест прибегут с десяти разных сторон. Если хуже этой будет - не горюй. Пусть больше съест, дольше поспит, пусть хуже сошьет, не так вкусно сварит. Не беда, потом научится делать как надо, хорошей бабой станет. Только бы язык у нее был, как у всех людей, не пестрый. Поняла ты или не поняла?
Ханда долго молчала, потом снова принялась защищать свою невестку, но уже не так уверенно, без прежнего жара.
- Мне другой невестки не надо. Второй такой хорошей не найти. Ну, отправим ее домой, а потом что?…
- А что в твоей Жаргалме особенного? Ничего нет, - решительно возражала старуха. - Привыкла ты к ней, и все. Слушай, что говорит народ. Худая молва… Она разнеслась на четыре божьи стороны про пестрый язык… Теперь не остановишь, как пожар весною в степи, когда ветошь горит. Кто погасит, если черный ветер подхватил и понес огонь?
Теперь Ханду сковывала уже не боль, не внезапность страшного известия, а бессилие. И какой-то неприятный тлеющий в груди уголек сомнения… Неужели Норбо досталась такая грешная жена, отмеченная шолмосом - дьяволом?
- Ехэ-абгай, вы Жаргалме не говорите, - растерянно попросила Ханда. - Убьете ее, если скажете. Ой, жалко мне ее… Хорошая невестка, лучше, чем у других… - Ханда не смогла сдержать рыданий.
- Не реви, - строго сказала Ехэ-абгай. - Слезами не поможешь. Бабы всегда плачут, а толку нет. Не скажу я ей ничего. Я и видеть ее не хочу… Я с нею у одного очага руки греть не стану. Ее все вокруг боятся, ну и я тоже побаиваюсь.
Охая и ахая, упираясь руками в пол, старуха поднялась на свои толстые ноги. Ехей-абгай не сомневалась, что Хайда и Норбо подумают над ее словами.
Пока шел этот разговор, Жаргалма па голом лобастом бугре собирала кизяки. Она уходила все дальше и дальше, поблизости все было собрано, каждому нужны кизяки на дымокуры, отгонять гнус от коров. Некоторые кизяки еще не высохли, не затвердели, над ними гудели жирные зеленые мухи. Жаргалма перешла на другой бугор - Хара Добо. Неподалеку от нее собирал кизяки лохматый босой мальчуган. Он притворялся, что не замечает Жаргалмы, а сам следил за нею глазами. Жаргалма видела это, и ей было смешно.
- Мальчик, как тебя зовут? - дружелюбно спросила она.
ebooksa