В 1972 году французские авторы Жиль Делез и Феликс Гваттари опубликовали свой труд «Анти-Эдип: капитализм и шизофрения», в котором назвали семью метафорой авторитарного общества. Они писали, что и семья, и общество держат своих членов под контролем, подавляют их желания и объявляют безумными при попытках противодействия базовым принципам устройства группы.
Теперь шизофрения стала метафорой. Забыв о болезни как таковой, теоретики полностью сосредоточилось на революционных изменениях. Забытыми оказались и такие, как Гэлвины, ставшие невинными жертвами разгоревшихся культурологических битв. Им оставалось только ждать, что появится кто-то, который действительно знает, как помочь.
Глава 14
В конце июня в одном из курортных отелей местечка Дорадо-Бич в Пуэрто-Рико проходила научная конференция. На ней собрались виднейшие ученые-психиатры для обсуждения непреходящей дискуссионной темы: сравнительной роли наследственности и среды в развитии шизофрении. Никогда прежде данная тема не становилась центральной на такого рода встречах, но теперь это выглядело более чем уместным. На конференции присутствовал и Дэвид Розенталь – научный сотрудник Национального института психиатрии, исследовавший близнецов Генаин и сделавший вывод о сочетании факторов наследственности и среды.
В 1960-х годах обострению дискуссии по этому вопросу способствовала «аминазиновая революция». Для тех, кто склонялся к генетическому (или наследственному) происхождению шизофрении, эффективность применения нейролептиков свидетельствовала, как минимум, о том, что эта болезнь – биологический процесс. Но для психотерапевтов, склонных ставить во главу угла факторы среды, аминазин и его производные были не более чем пресловутыми транквилизаторами, заглушающими симптомы и никак не отменяющими необходимость нащупать неосознанные импульсы, которые могли вызвать заболевание. Конференция стала осторожной попыткой сдвинуться с мертвой точки. Хотя одним из организаторов мероприятия был ведущий исследователь шизофрении Розенталь, в нем приняли участие и многие представители психотерапевтического направления, в том числе психиатр из Йельского университета Теодор Лидз – один из первопроходцев в области исследований динамики семейных отношений. Название конференции – «Передача шизофрении» – звучало достаточно дипломатично и не содержало намека на точку зрения какой-то из сторон. Даже место и время проведения – под лучами яркого пуэрториканского солнца в начале отпускного сезона – выглядели призывом к разрядке напряженности и, по возможности, установлению прочного мира.
С момента публикации книги Розенталя о близнецах Генаин прошло три года, и теперь ученый несколько иначе подходил к вопросу «наследственность или среда». К концу работы с сестрами ему стали вполне очевидны ограниченные возможности исследований родственников, воспитывавшихся в одних и тех же условиях. Доктор Розенталь задался вопросом: что произойдет, если вырастить ребенка с генетической предрасположенностью к шизофрении вне его семейной среды? Иначе говоря, в каком случае шизофрения разовьется с большей вероятностью – у генетически предрасположенного к ней ребенка, который растет среди близких родственников, или у такого же ребенка, которого усыновили и воспитали люди, не имеющие общих с ним генов? Сейчас, приехав в Дорадо-Бич, Розенталь был готов объявить первые результаты своих исследований. Он полагал, что они послужат доказательством правоты сторонников наследственного происхождения шизофрении.
Репрезентативную выборку для своего исследования Розенталь и директор по научной работе Национального института психиатрии Сеймур Кети нашли в Дании. Многие ученые-генетики просто обожали эту страну из-за идеального состояния медицинских архивов и готовности делиться ими для научных исследований. Розенталь и Кети начали с изучения медицинских карт приемных детей, у которых впоследствии была диагностирована шизофрения. Затем они покопались в медицинских данных приемных семей, чтобы исключить возможность наличия в них слишком большого числа случаев психических заболеваний. И, наконец, они сравнили данные приемных детей с контрольной группой – больными шизофренией, воспитывавшимися в родных семьях. Целью было установить, что больше влияет на заболеваемость: наследственность или среда.
Контраст оказался разительным. На конференции в Дорадо-Бич Розенталь заявил, что практически все документально подтвержденные случаи шизофрении были обусловлены биологией, а не непосредственной близостью к людям, генетически предрасположенным к ней. Они никак не зависели ни от того, где воспитывался человек, ни от того, кто его воспитывал. В целом, в семьях со случаями заболевания шизофренией эта же болезнь развивалась у будущих поколений в четыре раза чаще, чем в остальной популяции, хотя обычно и не передавалась непосредственно от родителя к ребенку.
Такие выводы убедительно показали, как болезнь гуляет по поколениям семьи, что само по себе выглядело впечатляюще. Кроме того, Розенталь и Кети не обнаружили никаких свидетельств в пользу мнения о том, что шизофрения может передаваться от психически больного родителя к приемному ребенку, не имеющему общей наследственности с воспитывающей его семьей. Ученые заключили, что шизофрения никак не может быть передана или навязана человеку, который не имеет генетической предрасположенности к ней.
Розенталь считал, что он наконец-то положил конец спорам и дискредитировал идею о том, что болезнь порождается плохим воспитанием. На конференции он обнаружил по меньшей мере одного единомышленника: молодого психиатра Ирвинга Готтесмана. Он в соавторстве с Джеймсом Шилдсом только что опубликовал научную работу под названием «Полигенная теория шизофрении», содержащую очень схожие выводы. Авторы работы утверждали, что шизофрения может быть обусловлена не каким-то одним, а целым хором генов, который активизируется под воздействием ряда факторов внешней среды. В числе их доказательств присутствовали исследования близнецов и скрывалась некоторая изюминка: вместо того чтобы считать болезнь следствием воздействия одного доминантного гена или двух аллелей, они предположили, что существует некий «порог подверженности» наследственным заболеваниям – то есть теоретическое значение, при превышении которого некоторые люди могут заболеть. Факторы, приводящие человека к этому порогу, могут быть генетическими или внешними – наследственная предрасположенность к заболеванию или, например, травмирующий опыт детских лет. Однако при отсутствии критической массы внешних факторов генетически предрасположенный к шизофрении человек может прожить всю жизнь без каких-либо ее симптомов.
Теория Готтесмана и Шилдса получила название «диатезисно-стрессовая гипотеза», которое подразумевало, что генетику приводят в действие внешние факторы. Спустя десятилетия эту работу будут воспринимать как феноменально провидческую, действительно обозначившую начало конца великой дискуссии, тянувшейся со времен Фрейда и Юнга. В определенном смысле диатезисно-стрессовую теорию можно даже считать компромиссом между сторонниками наследственности и среды: в ее рамках выглядело логичным, что аминазин и другие нейролептики, вне зависимости от особенностей их действия, могут быть лишь одним из элементов любого долговременного лечения болезни.
Однако в Дорадо-Бич эта идея встретила традиционное неприятие. Возражал даже один из коллег Розенталя по Национальному институту психиатрии. Он утверждал, что единственной причиной можно считать детство, проведенное в хаосе или нищете, ведь согласно новым исследованиям, чем крупнее город, тем более широкий слой общества имел отношение к шизофрении. Но тот же коллега признал существование вопроса о причинно-следственной связи: это бедность обусловливает шизофрению или же врожденное психическое заболевание толкает семьи к нищете?
Вновь возникла и тема шизофреногенной матери. Представитель Хельсинкского университета на протяжении всего выступления клеймил позором матерей: «ожесточенных, агрессивных и лишенных естественной теплоты, тревожных, неуверенных и часто обсессивных». При этом финский психотерапевт не смог объяснить, почему у одной и той же матери одни дети заболевают шизофренией, а другие нет. У него была лишь уверенность в том, что всему виной плохое материнство.
На конференции присутствовал и Теодор Лидз со своей теорией динамики семейных отношений. Он заявил, что у ребенка может не получиться полноценно повзрослеть, если «он ощущает очень мало заботы в первые несколько лет своей жизни или получает серьезные психологические травмы». Йельский психиатр не приводил данных, подкрепляющих его позицию, а лишь ссылался на собственный опыт работы с семьями больных шизофренией.
Неделя прошла примерно в таком духе. 1 июля, в последний день конференции, Розенталю, как ее организатору, было необходимо подвести итоги обсуждений. Он подошел к этой задаче осторожно и начал свое выступление с шутки. Розенталь сказал, что полемика между сторонниками наследственности и среды напоминает ему «французских дуэлянтов в белых рубашках, настолько тщательно уклоняющихся друг от друга, что им нипочем даже опасность простудиться». Далее он дипломатично заметил, что считает позитивным сигналом то, что присутствующие сочли для себя возможным собраться вместе: «Мы смогли в течение недели просиживать здесь целыми днями и слушать людей, которые высказывают мысли как соответствующие нашим собственным представлениям, так и прямо противоположные им. И при этом нас не поразило какое-то ужасное несчастье, напротив, я надеюсь, что все мы заразились духом искреннего внимания к данным и мнениям других людей»
До настоящего примирения было еще очень далеко. Тремя годами позже глава отдела семейных исследований Национального института психиатрии Дэвид Райсс будет по-прежнему упоминать «два враждующих лагеря» сторонников наследственности и влияния окружающей среды. А в это же время семьи, подобные Гэлвинам, оставались предоставленными сами себе. Ведь психиатры слишком увлечены профессиональной дискуссией, чтобы оказывать им реальную помощь.
В своем выступлении Розенталь назвал хорошей новостью то, что «теперь получены ответы на все высказанные в последние годы обоснованные сомнения и аргументация в пользу наследственности признана убедительной». Он предположил, что «эту конференцию будут вспоминать как момент, когда наши ведущие исследователи семейных взаимоотношений открыто и недвусмысленно признали, что наследственность имеет отношение к развитию шизофрении».
Однако из этого признания вытекал еще более сложный вопрос. Как сказал Розенталь, «в самом строгом смысле, наследуется не шизофрения как таковая. Совершенно очевидно, что шизофренией заболевает не каждый носитель этих генов». Болезнь действительно генетически обусловлена, но не всегда передается следующему поколению, и вопрос о том, как такое возможно, по-прежнему стоял перед всеми присутствующими.