Наоэ сдвинул брови:
— Он смог переродиться — это уже чудо, учитывая полученные повреждения.
— Хм, — Косака смерил Наоэ взглядом, — но ты, я надеюсь, не думаешь, что это хаконха лишила его памяти?
Наоэ вскинул глаза, а Косака низким голосом продолжал:
— Он позабыл обо всём не после удара хаконхи. Он позабыл, потому что сам того пожелал.
Кагэтора сам запечатал свою память.
Наоэ вздрогнул.
— Как ты можешь об этом не знать? Кто загнал его в угол, кто заставил отказаться от себя?
— Замолчи!
— Это ты, Наоэ! Вспомни, что ты сделал с ним, когда и душа и тело его уже истекали кровью! Всему виной твоё лицемерие. У тебя нет права его жалеть. Воин справедливости? Мечом прокладывающий правильный путь? Да ты сам когда-то был обычным мстительным духом!
Наоэ сглотнул и ничего не ответил — нечего было отвечать. Косака смотрел на него холодно, и ветер играл полами его плаща.
— Как бы там ни было, — сказал наконец Косака, усмехнувшись в нос, — меня это не касается.
И, разумеется, Кагэтора нас весьма обяжет, если не вспомнит, как пользоваться силой.
Наоэ упёрся в него взглядом и низким голосом спросил:
— Зачем ты освободил Сингэна?
— «Зачем»? Глупый вопрос. Я, какой-никакой, а полководец. Если эта страна снова готовиться шагнуть в эпоху Усобиц, то долг вассала — привести к вершине своего господина.
— Ты серьёзно? — Наоэ вглядывался в лицо собеседника пристально, стараясь прочесть правду.
— А мне ты не казался глупым честолюбцем…
Косака посмотрел на него задумчиво, и в конце концов обронил:
— Я тоже не хочу, чтобы всё досталось какому-то Нобунаге…