– Ооо… – Рене обхватила себя за талию обеими руками и начала раскачиваться взад-вперёд, словно ничего не понимающий маленький ребёнок.
– Вы не знаете, кому Ваш муж мог способствовать той ночью, пользуясь своим положением доктора?
– Нет-нет-нет, я не знаю – не знаю – не знаю… Ооо… – она начала стонать и закрывать глаза. – Астрид, прости… Прости… Тереза пропала… Я не знаю имени Стрелка… Я без понятия, кем может быть этот зверь…
– Поговори с ним! – внезапно выпалила Астрид. – Поговори со Стэнли! Тебе он назовёт имя!
Со стороны это могло показаться жестоким: Астрид просила раздавленную в лепёшку или лучше будет выразиться “разбитую на миллион осколков” подругу встать и отправиться на встречу с монстром, превратившим её жизнь в страшную, неподъёмную, губительную ложь. Но Астрид была права. От разговора Рене с её персональным кошмаром в этот момент могла зависеть жизнь Терезы.
Встреча состоялась спустя сорок пять минут, в присутствии адвоката Моралиса. В допросную комнату никто из полицейских не вошёл, но мы с Ридом наблюдали через стекло. На сей раз Ламберт не был немым. Более того, он никак не мог заткнуться. Как только Рене вошла в комнату, он вскочил со своего места и, бросившись к её ногам, стал их обнимать, невзирая на заметно мешающие ему наручники. Он расплакался и начал умолять её о прощении, в результате чего Рене тоже начала рыдать. Она сказала, что
Наступила полночь. Тереза Холт к концу дня так и не вышла на связь со своей сестрой, с которой обещала связаться в оставленной ей записке. Шансы найти её живой и невредимой продолжали таять так же стремительно, как мои шансы выйти сухой из воды после окончания этого дела. Общее положение дел – хреновее просто некуда.
Глава 50.
Пейтон Пайк.
10 октября. Ночь.
Время отсутствия Терезы Холт: 21 час.
Ночь ввела расследование в сомнамбулическое состояние: загнанные по домам темнотой и октябрьским холодом добровольцы и сотрудники полиции должны были перевести дух, чтобы ещё до рассвета начать действовать с новыми силами, но большинство из нас не могло позволить себе такой роскоши, как полноценный сон. Одна только мысль о том, что где-то там, спрятанная под плотным, холодным покровом ночи мучается, а может быть и умирает Тереза Холт, заставляла меня подпрыгивать на месте, словно я сидела не на мягком диване, а на игольнице, утыканной острыми концами игл. Худшей ночи я в своей жизни не припомню.
В течение прошедшего дня я так и не забрала свою машину от бара Астрид, прекрасно справляясь при помощи водительских услуг, любезно предоставляемых мне Арнольдом, так что когда стало ясно, что в участке нам больше делать нечего, а до старта следующего витка поисков Терезы по-любому придётся провести несколько часов в состоянии выжидания, я без сопротивлений приняла предложение Арнольда подвезти меня до дома. Вот только я не подозревала, что под этим предложением предполагалось посещение его квадратных метров, а не моих.
Квартиру Арнольд снимал рядом с центром города, на десятом этаже новой пятнадцатиэтажки. Его жильё было просторным и уютным, хотя и мало обставленным. В квартире помимо гостиной имелись: одна спальная комната, совмещенный санузел и совмещенная с гостиной кухня. Для холостяка этих квадратов, возможно, было даже многовато, но я уже знала, что помимо солидной зарплаты Рид имеет дополнительный доход со сдачи своей трехкомнатной квартиры в Лексингтоне, так что больше не удивлялась тому, что он предпочитал платить дополнительные деньги за комфорт и, к примеру, за качественное питание, нежели прятать валютные излишки по заначкам.
По-быстрому утолив голод рисом с отварной курицей, салатом из помидоров и желтого перца, и чаем с овсяным печеньем, мы отправились в гостиную. Я села на диван, Арнольд же разместился напротив в глубоком кресле, которое как и диван было обтянуто бежевым кожзамом. Удобно устроившись, мы принялись ещё раз изучать содержимое тайной папки Ламберта, внимательно рассматривая копии, так как саму папку пришлось отдать на экспертизу. То, что случилось с Рене Ламберт, было ужасно, но на самом деле всё было гораздо хуже. Рене была не единственной пострадавшей. И ещё она не была ни первой, ни последней жертвой Ламберта. Но если с записями по Рене всё было доходчиво просто, тогда с записями по другим жертвам имелись серьёзные проблемы.
Итак, в папке Стэнли Ламберта было шесть листов формата А4 – одной жертве посвящался один лист. Из них Рене было посвящено целых три листа – на каждую подстроенную Ламбертом беременность по одному листу. Итого у нас оставалось ещё три листа. С одним из листов всё было так же прозрачно, как с листами, посвящёнными Рене. Речь шла о подмене младенцев: двадцать шесть лет назад Ламберт подменил в родильном отделении новорождённых девочек. Ни в этом случае, ни в случае с Рене мы всё ещё не видели очевидных мотивов, но мы на этом не зацикливались, понимая, что с мотивами у нас ещё будет время разобраться по ходу следствия. Сейчас нас интересовали личности пострадавших. С Рене, как и с двадцатишестилетними подменышами было всё прозрачно, потому как Ламберт записал все их данные, вплоть до имён их родителей. Братья Джексон подсуетились и быстро установили для нас личности подменённых младенцев: ими оказались Оливия Фейбер и Джованна Шейн. Оба имени показались мне знакомыми, но только когда я увидела фотографии этих девушек, я поняла, в чём причина вызванного в моём подсознании отклика дежавю: обоих я знала со стороны. Оливия Фейбер была фитнес-тренером, я видела её в тренажёрном зале в компании с её накаченным парнем, тоже тренером, кажется его звали Брэд. Но запомнила я её не потому, что изредка посещала тренажёрный зал, в котором она работала – чаще я отдавала предпочтение более крупному залу – а потому, что в последнее время я часто замечала её в компании Терезы Холт. Она засветилась даже на одной из фотографий Коннора Трэшера, когда тот фокусировал объектив на Терезе: на том фото Тереза, в компании с этой длинноногой блондинкой и сестрой Рене, покидала теннисный корт. Итак, я косвенно знала одного подменыша, но кем была вторая? Меня терзали смутные сомнения, когда я услышала фамилию Шейн, но их развеяло подтверждение, пришедшее от братьев Джексон. Джованна Шейн не была кровной родственницей Рины Шейн, убитой Стрелком пять лет назад лучшей подруги Терезы. Она была женой старшего брата Рины. Судя по социальным сетям этих двух совершенно разных девушек, ни у одной, ни у второй больше не имелось ни братьев, ни сестёр, а вот на своих родителей они не были похожи ни капли. Зато они были похожи на родителей друг друга: Оливия скопировала скулы и улыбку отца Джованны, а фигурой и ростом явно походила на её мать, Джованна же и вовсе была литой копией отца Оливии. Здесь не нужен был никакой генетический тест, чтобы понять, что записи Ламберта не врут – он действительно поменял младенцев сразу после их рождения. Об этом сообщат пострадавшим семьям завтра, и мы с Ридом в этом участвовать не будем, так как у нас и так дел по горло с Терезой, хотя главное здесь даже не количество проблем, главное здесь, чтобы нас двоих завтра не отстранили от дел вовсе, за наш произвол в виде игнорирования приказов начальства. Честное слово, если Кадмус Рот проявит хоть толику подлости, я дождусь завершения этого дела без моего участия в нём и, если всё будет протекать совсем плохо, то есть если Рида тоже отстранят, сложу свой значок и наплюю с высокой колокольни на весь этот дешёвый Роарский цирк.
Итак, четыре из шести отчётностей Стэнли Ламберта нам были понятны на сто процентов. Но возникли серьёзные проблемы с отчётами №1 и №6. Номер шесть был свежим. Согласно внесённым в этот отчёт данным, преступление было совершено семь месяцев назад. Ламберт оплодотворил пациентку обозначенную загадочными инициалами “С.Т.” без её ведома. Судя по последним записям, женщина ожидала рождение девочки. Мы повторно подсчитали сроки и поняли, что на данный момент женщина всё ещё должна быть беременной. Но никакой информации, способной нас вывести на личность этой женщины, у нас не было. Что же касается отчёта №1, с ним всё было ещё хуже. Это был самый первый и самый старый отчёт. Возможно, это было его первое преступление, за которым, с разрывом в большие промежутки времени, последовали остальные. Речь снова шла о подмене младенцев в родильном отделении, вот только здесь с информацией всё было совсем скудно. Было понятно, что речь шла о девочках, но об одной девочке было написано много и размашисто – рост, вес и прочие стандартные показания, записываемые педиатром в детскую лечебную карточку сразу после рождения ребёнка – а о второй девочке не было совсем ничего сказано, кроме её пола. И вдруг меня осенило. Хотя ни месяц, ни день рождения девочек не был указан, был указан год.
– Год! – воскликнула я, протянув сидящему напротив меня Арнольду ксерокопию отчёта №1.
– Что ты хочешь сказать? – сдвинул брови в непонимании Рид.
– Подмена произошла в год рождения Ванды Фокскасл! Я готова поставить сто баксов на то, что Ванда Фокскасл одна из двух девочек!