Едва вступив в темное помещение вместе с двадцатью или тридцатью мужчинами, которые тоже на несколько мгновений задержались на пороге (глаза привыкали к темноте не сразу, а покрытый сажей лед производил жуткое впечатление разверстой под ногами бездны), Крозье почувствовал, как волна холодного воздуха ударила в лицо, – словно кто-то открыл дверь в ледяной стене айсберга, возвышавшегося над парусиновым лабиринтом. Даже здесь ряженые продолжали петь, но по-настоящему мощный рев доносился из фиолетового зала, где волновалась и напирала вперед охваченная нетерпением толпа.
Крозье едва различал белое пятно медвежьей головы, выступающей из ледяной стены над эбеновыми часами – они уже пробили шестой удар, прозвучавший до жути громко в зловещей тьме, – и высокую белую фигуру чудовищного медведя, сильно раскачивавшуюся из стороны в сторону: Мэнсон и Хикки явно с трудом удерживали равновесие в морозном мраке, где парусиновая стена ходила ходуном и яростно хлопала на ветру.
Потом Крозье увидел, что в помещении находится вторая огромная белая фигура. Она тоже стояла на задних лапах. Но в самой глубине зала, дальше, чем смутно белеющее во мгле чудовище Мэнсона и Хикки. И она была гораздо крупнее. И гораздо выше.
Когда часы отбивали последние четыре удара, в помещении раздался протяжный рев.
Мужчины в черном зале уже перестали петь и теперь в панике проталкивались назад, встречая сопротивление напирающей толпы.
– Что происходит? – спросил доктор Макдональд.
В тусклом фиолетовом свете, падавшем из-за поворота парусинового лабиринта, Крозье узнал четырех врачей – одинаково наряженных арлекинами, но сейчас со спущенными масками.
Люди в черном зале завопили. Снова раздался жуткий рев, подобного которому Френсис Родон Мойра Крозье не слышал никогда в жизни и который казался бы более уместным в непроходимых доисторических джунглях, нежели в Арктике девятнадцатого века. Рев был таким низким, таким раскатистым и таким яростным, что капитану «Террора» захотелось напустить в штаны прямо здесь, на стоградусном морозе.
Более крупная из двух белых фигур бросилась вперед.
Ряженые истошно заорали, безуспешно попытались пробиться сквозь наседающую толпу любопытных, а потом стали разбегаться в темноте направо и налево, наталкиваясь на черные парусиновые стены.
Крозье, безоружный, стоял на месте. Он почувствовал, как громадное существо проносится мимо в темноте. В нос ударил тяжелый запах несвежей крови… гнилой смрад мертвечины.
Принцессы и феи лихорадочно сбрасывали в темноте маскарадные костюмы и зимние шинели, кидались на парусиновые стены, пытались достать ножи, спрятанные под многочисленными куртками и свитерами.
Крозье услышал тошнотворный смачный шлепок, когда огромные руки, или когтистые лапы, обрушились на одного из ряженых. Раздался хруст, когда зубы длиннее человеческого пальца разгрызли череп или перекусили кость.
Эбеновые часы пробили в последний, двенадцатый раз. Наступил новый, 1848 год.
Мужчины наконец пропороли ножами черные стены, и взметенную ветром парусину мгновенно отнесло к пылающим факелам и жаровням на льду. Языки пламени взвились высоко вверх, и снасти такелажа почти сразу занялись огнем.
Белое чудовище уже находилось в фиолетовом зале – люди орали дурными голосами, разбегались в разные стороны, истерически выкрикивали проклятия, толкались, налетали друг на друга, некоторые уже распарывали ножами парусиновые стены, чтобы не бежать по длинному лабиринту к выходу, – и Крозье расталкивал всех на своем пути, спеша поскорее унести отсюда ноги. Теперь уже полыхали обе стены черного зала. Раздался дикий вопль, и мимо Крозье пронесся арлекин, чьи одежды, «уэльский парик» и волосы горели сзади.
К тому времени, когда Крозье выбрался из обезумевшей толпы ряженых, стены фиолетового зала уже тоже занялись огнем, а существо перешло в белый отсек. Капитан слышал пронзительные крики десятков мужчин; пестрая волна людей, частично сбросивших маскарадные костюмы, катилась по лабиринту впереди жуткого призрака. Паутина искусно натянутых тросов, посредством которой полотнища парусины и вертикальные брусья каркаса крепились к громадному айсбергу, теперь тоже горела; языки пламени чертили рунические письмена на фоне ревущего черного неба. Стофутовая ледяная гора отражала сцену пожара и кровавой бойни мириадами своих граней.
Сами брусья, торчащие подобием ребер вдоль пылающих стен черного, фиолетового, а теперь и белого зала, тоже горели. За годы хранения на сухом воздухе арктической пустыни древесина потеряла всю влагу. Брусья вспыхивали, как лучина.
Крозье оставил всякую надежду взять ситуацию под контроль и бросился бежать, движимый единственным желанием выбраться из горящего лабиринта.
Белый зал был полностью охвачен огнем. Языки пламени взвивались над белыми стенами, расстеленными на льду парусиновыми коврами, задрапированными банкетными столами, бочками, стульями и металлической жаровней мистера Диггла. Кто-то в своем паническом бегстве опрокинул музыкальную шкатулку, и отблески огня плясали на каждом завитке искусно вырезанного узора, украшавшего сей инструмент из дуба и бронзы.
ebooksa