Венера на половинке раковины. Другой дневник Филеаса Фогга

22
18
20
22
24
26
28
30

Как только Чворктэп перевязали рану, обоих инопланетян вместе с их животными доставили в ночной суд, где они на четыре минуты предстали перед судьей. Затем их долго куда-то везли и, в конце концов, высадили из полицейского фургона перед огромным зданием. Каменно-цементный десятиэтажный исполин занимал пространство не меньше квадратной мили.

В основном оно использовалось для содержания тех, кто ожидал суда. Арестантов, в том числе хромающую Чворктэп, ввели внутрь. Здесь у них взяли отпечатки пальцев, сфотографировали, заставили раздеться и принять душ, после чего отвели в специальную комнату на медосмотр. Врач также проверил их заднепроходные отверстия и вагину Чворктэп на предмет спрятанного оружия и наркотиков.

После этого их на лифте привезли на верхний этаж и всех четверых поместили в камеру, имевшую десять футов в ширину, двадцать в длину и восемь в высоту. В камере имелась просторная и удобная кровать, несколько стульев, стол с вазой посередине, в которой стояли свежие цветы, холодильник, до отказа набитый колбасами, ветчиной, хлебом, маслом и пивом, умывальник, унитаз, полка с журналами и книгами в мягкой обложке, проигрыватель с пластинками, радио и телефон.

– Неплохо, – произнес Саймон, когда за ними заперли железную дверь.

Увы, кровать кишела клопами, в стульях обитало несколько мышиных семей, цветы, еда и пиво в холодильнике оказались пластиком, из кранов раковины текла только холодная вода, унитаз, похоже, был забит, страницы книг и журналов были пусты, проигрыватель и радио тоже оказались лишь пустыми футлярами, а телефон был предназначен лишь для экстренных вызовов.

– Это еще почему? – поинтересовался Саймон у надзирателя.

– Настоящие вещи – непозволительная роскошь для государства, – ответил тот. – Имитации же призваны создавать ощущение домашнего уюта. Они не дают заключенным пасть духом.

Местное Общество по Предотвращению Жестокого Обращения с Животными обвинило Саймона в том, что он сделал из своих питомцев алкоголиков. Хозяин Чворктэп на Зельпсте требовал ее экстрадиции.

– Это легко опровергнуть, – заявил Саймон. – Я не давал им ни капли спиртного. Это все прощелыги в баре, местное отребье.

– Я в два счета опровергну предъявленные мне обвинения, – с самодовольным видом заявила Чворктэп.

Хотя не было ни малейшей надежды на то, что с нее снимут обвинения в оказании сопротивления представителям законности и правопорядка и бегстве, Чворктэп была уверена, что ей удастся доказать наличие смягчающих обстоятельств и она отделается легким или даже условным сроком.

– Если правосудие здесь такое же медленное, что и на Земле, – сказал Саймон, – нам придется потерпеть в этой заднице, по крайней мере, месяц. Или два.

На самом деле терпеть пришлось целых десять лет.

С тем же успехом могли проваландаться и все двадцать, если бы не представляли собой особый случай. Собственно, причиной столь вопиющей волокиты была одна вещь. А именно закон, гласивший, что каждый заключенный, прежде чем быть выпущенным на свободу, должен быть полностью реабилитирован.

Вторая причина, почти такая же важная, что и первая, заключалась в строгом соблюдении законов. На Земле полиция закрывала глаза на многие вещи, не видя в них особой беды. Пожелай они арестовывать всех, кто плевал на тротуары, нарушал правила уличного движения или совершал адюльтер, это означало бы арестовать все население. Для этого не имелось достаточного количества полицейских, а даже если бы и имелось, они все равно работали бы спустя рукава. Потому что это означало невероятное количество бумажной волокиты.

А вот гулгеасиане считали иначе. Зачем нужны законы, если они не соблюдаются? И зачем их соблюдать, если правонарушитель отделается лишь легким испугом?

Более того, чтобы защитить обвиняемых от самих себя, никто не имел права чистосердечно признать свою вину. Что означало, что даже дело о нарушении правил парковки рассматривалось в суде.

Когда Саймон входил в ворота тюрьмы, за решеткой содержалась восьмая часть населения, и еще одну восьмую составляли надзиратели и администрация. Добавьте к этому еще одну восьмую в лице полиции. Налоги, уходившие на поддержание местной Фемиды и мест заключения, были просто чудовищными. Что еще хуже, за неуплату налогов вы могли запросто загреметь за решетку, а заплатить их многие просто были не в состоянии. Но чем больше людей томилось в тюремных камерах, тем непосильнее становилось налоговое бремя для тех, кто оставался на свободе.

– В равнодушии к правосудию есть своя польза, – изрек Саймон.

Когда Саймон угодил в тюремную камеру, экономика дышала на ладан. Когда его дело дошло до рассмотрения в суде, она пребывала на грани полного краха. Случилось это потому, что гигантские корпорации перенесли производство в тюрьмы с их дешевой рабочей силой. За счет доходов тюремных предприятий финансировалась предвыборная кампания обоих претендентов на президентский пост, а также выборы в Сенат – а все для того, чтобы эта система оставалась в силе. В конце концов, правда всплыла, и «избранник народа», его предшественник и главы многих корпораций тоже отправились за решетку. Впрочем, новый президент тоже не чурался взяток. По крайней мере, многие так думали.