Иногда Надидэ-ханым ревновала Невнихаль-калфу к паше и обвиняла ее в том, что та хочет выжить ее из дома.
Но проблема была не только в этом. Во время продолжительной болезни Надидэ-ханым черкешенка подумала, что место жены уже практически свободно, и начала обхаживать пашу и даже, по слухам, хотела выйти замуж за него или стать его одалиской. Надидэ-ханым, видя, как действует на эту женщину ее болезнь, говорила: «Когда эта мегера старается сделать мне еще больнее, она причитает: “Ах, мой любимый паша, твое энтари испачкалось, брюки помялись… вах, вах, ты стал таким жалким!” Стоит мне это услышать, то я просто сгораю от злости… Если бы у меня были силы, я бы тотчас выкинула эту нахалку на улицу…»
Впрочем, по словам Невнихаль-калфы, нельзя было считать, что обязанности няньки и кормилицы возлагались только на нее. Старая черкешенка годами находилась в неопределенном положении, словно ядро в пушечном стволе. «Подумаешь, сегодня меня выкинут на улицу или завтра!» — говорила она. Но ее сердце все-таки трепетало.
От этой опасности Невнихаль-калфу спасла только смерть паши. Ведь после похорон паши считалось бы большим грехом выбросить старую кормилицу на улицу. Но как ни странно, со смертью паши семейные ссоры потихоньку прекратились — так как делить стало нечего — и однажды ради перемирия вдова и старая нянька вместе поплакали и расцеловались. С тех пор они жили более или менее мирно.
Теперь у Невнихаль-калфы появилась очень важная и ответственная работа. Ее никто не мог и пальцем тронуть до самой смерти. Однако поскольку она знала, что ничто не вечно и что рано или поздно всему приходит конец, черкешенка перестала злиться и начала чаще молиться. Тем не менее ни одно дело не обходилось без ее участия.
До сих пор только она стирала пеленки всех детей, которые родились и выросли в этом доме, соблюдая все положенные обряды. Это было именно ее обязанностью, и поэтому стирку пеленок Бюлента она с гордостью взяла на себя.
Да, после того, как умер паша, между Надидэ-ханым и Невнихаль-калфой не осталось причин для размолвок, однако в душе Невнихаль-калфы жил тайный страх, что если стиркой детских пеленок будет заниматься кто-то другой, то обряды при стирке пеленок уйдут в небытие. Она догадывалась, что все в доме над ней посмеиваются, и очень негодовала из-за этого.
Как вслед за молнией вдалеке гремит гром и начинается буря, так и, по ее мнению, когда ее начинали осуждать, у нее тотчас краснели уши. Чаще всего это случалось по вечерам за ужином.
— Снова меня обсуждают… Бог мой, что им нужно от старой черкешенки? — говорила она и, сложив ладони, начинала молиться.
Она благодарила Аллаха, что он подает ей эти знаки, так как ничто больше, помимо сплетен, не выводило ее из себя. Черкешенка даже стала прикладывать ухо к замочным скважинам, к стенам, чтобы быть в курсе событий. Днем и ночью, даже когда она была занята работой или ее покидали силы, как только Невнихаль-калфа слышала, что о ней судачат, она со словами: «А ну, иди-ка сюда!» — немедленно наказывала сплетника. Терпения у нее уже не осталось. «Повар, ты смеялся над песней, которую пела Невнихаль-калфа, когда стирала пеленки? Я в твою провинцию такого снега напущу, что погибнет много людей и животных. И один из твоих быков тоже помрет. Будет тебе ущерб». «Зачем ты слушаешь эту старую кормилицу из Карамусала? Если эта старая карга взяла у тебя в долг под проценты, я ее убью, и тогда пропадут твои денежки». В общем, всех, кто говорил плохое про Невнихаль-калфу, ждало мгновенное возмездие в виде пощечины. Но трудно было даже представить себе, чтобы эти пощечины доставались кому-то из благородной хозяйской семьи. Невнихаль-калфа не могла себе позволить подобное, но и не желала мириться, если ее кто-то обсуждал.
Одним словом, по мнению Невнихаль-калфы, свежий воздух или, наоборот, духота, пожары, землетрясения, войны, избыток, злость являлись не чем иным, как результатом ее мести.
Временами, когда она считала, что весь мир вертится вокруг нее, про нее судачили:
— О Аллах, она постоянно толчет воду в ступе и переливает из пустого в порожнее.
Пожилая женщина прекрасно понимала, что люди хотят сказать этой фразой, и, воздев руки к небу, спорила с Аллахом:
— Ты все никак не избавишь меня от этих предчувствий и пророчеств…
Безусловно, было странно, что такой вечно всем недовольный человек уважает Аллаха. Но, так же как дети иногда могут заставить что-то сделать, так и люди вроде Невнихаль-калфы, беспокоя Аллаха своими грязными молитвами, в конце концов добиваются от него того, чего хотят. В итоге из-за ее пророчеств почему-то в доме уменьшился достаток и случались самые разные неприятности.
Основная причина хорошего отношения Невнихаль-калфы к Гюльсум заключалась в ее стремлении сделать из девочки сыщика и узнавать, кто из домашних и что о ней говорит. Гюльсум идеально подходила на эту роль. Не было такого места в доме, куда бы она не могла войти. Домашние не считали нужным утаивать от нее свои разговоры, так как она казалась им бестолковой. Но для тесной дружбы черкешенки и девочки имелись и еще некоторые причины.
По мнению Невнихаль-калфы, смерть стояла выше всех чинов. Умер ли визирь или паша, не имело значения. Она считала, что, когда умирает даже самый незначительный человек, он уходит в мир иной, приближается к Аллаху, общается с пророками, путешествует вместе с ангелами и получает силу и возможности для помощи в исполнении желаний оставшимся на земле.
И потом, все те, кого любила эта пожилая женщина, о ком заботилась, уже давно ушли в мир иной, осталась лишь куча их детей.
В конце дома была небольшая комната — «совиное гнездо», как называла ее хозяйка дома. Там хранилась память об умерших. Когда черкешенка здесь находилась, перед ее глазами из глубины прожитых лет проходили тени и лица ушедших, которые казались ей реальнее, чем живые люди.
ebooksa