Маленькая сирота Гюльсум волею судьбы попадает на попечение к вдове богатого паши госпоже Надидэ. Та обещает воспитывать девочку как родную дочь и к тому же надеется, что Гюльсум станет неплохой нянькой ее младшему внуку. Но со временем с девочкой начинают обращаться хуже, чем с прислугой, попутно обвиняя во всех напастях, сваливающихся на дом. В итоге у Гюльсум проявляются самые худшие человеческие качества. Надидэ-ханым считала, что девочка, подобно веткам кизила — рано зацветет. Но ошибочно полагала, что это принесет столь же ранние плоды…
1.0
Решад Нури Гюнтекин
Ветки кизила
Надидэ-ханым, ожидающая на станции Пендик[2] свою среднюю дочь, которая должна была приехать из Болу[3], уже начала волноваться.
Женщина ходила туда-сюда по платформе, время от времени присаживалась на корточки и поворачивала лицо в ту сторону, откуда ожидался поезд. Близился вечер. На холме, раскинувшемся напротив станции, поднимались и разлетались легкие облачка, похожие на дымок от локомотива. Иногда ей даже казалось, будто она слышит гудки.
Станционный смотритель сказал, что беспокоиться нечего. Надидэ-ханым решила, что, значит, так оно и есть. Этот человек был ее старым знакомым. И если бы случилось что-то страшное, он бы непременно сообщил ей.
Пожилая женщина периодически проходила мимо каморки смотрителя, бросала на него через открытую дверь быстрые взгляды, пытаясь по его лицу угадать, все ли в порядке.
Смотритель сначала прочитал длинную телеграмму, потом вышел из своей комнаты и заговорил с нянькой Таир-ага. Неужели не было связи между этими двумя событиями?
Потом Таир-ага нехотя подошел к Надидэ-ханым и, желая завязать разговор, спросил:
— Почему этот поезд так сильно опаздывает, ханым-эфенди[4]?
— А что здесь такого? Бывало ли когда-нибудь, чтобы наши поезда приходили и отправлялись вовремя? — грубо ответила Надидэ-ханым.
Время от времени дети, которые играли неподалеку, обращались к ней с тем же вопросом. Но пожилая женщина отвечала им точно так же.
Обычно, даже в самых безвыходных ситуациях, Надидэ-ханым не теряла оптимизма, поэтому всегда сердилась, если кто-то из ее окружения трусил. Но в этот раз было заметно, что ее бравада вызвана не смелостью, а, скорее, страхом. Когда плохое предчувствие терзало только ее душу, она фактически не придавала этому значения. Однако если оно передавалось другим, то для Надидэ-ханым это было равносильно катастрофе. И хотя она и понимала, что паника — лишь плод ее воображения, в результате она снова оказывалась в числе тех, кто волновался больше всех. Конечно, женщина прекрасно знала о своем недостатке, но ничего не могла с собой поделать. Это было не в ее власти.
Когда еще был жив ее отец, его поразила странная нервная болезнь, и он семь лет не вставал с постели. От долгого пребывания в одном положении у него появились пролежни. Он отказывался от пищи, и Надидэ-ханым приходилось кормить его насильно. Болезнь оказалась смертельной. Но самое ужасное: умирая, он еще и неожиданно помешался. Надидэ-ханым даже похоронила его прямо вместе с кроватью и всеми его постельными принадлежностями, чтобы лишний раз не вспоминать о том недуге.
Сейчас Надидэ-ханым уже перевалило за шестьдесят, но на здоровье она особо не жаловалась. Единственное, как проявилась в ней болезнь отца — это в волнении, доходящем порой до безумия. Особенно когда кому-то из ее детей или самой Надидэ-ханым приходилось куда-нибудь ехать.
Если путешествовать приходилось поездом, она обычно не волновалась — что бы ни случилось, ноги все равно стоят на твердой земле. Однако во время морских поездок Надидэ-ханым не спала всю ночь. Она открывала иллюминатор и наблюдала, спокойно ли море, чтобы в случае опасности быть во всеоружии.
Старая ханым-эфенди знала по опыту: радость ей пользы не приносит. Едва она замечала у кого-нибудь слабую улыбку, она тут же ее пресекала.