Тот сбросил с плеча завязанные в хвост волосы.
– Ну, как сказал мой адвокат, я еще не на свободе, но… – Он улыбнулся. – Ощущение неплохое.
– Что вы сделаете первым делом, когда выйдете на свободу?
– То же самое, что все вы, – выйду на улицу и дам снегу и ветру хлестать меня по морде.
– Вы злитесь на то, что случилось?
Улыбка Хауза погасла.
– Я бы не стал употреблять слово «злиться».
– Значит, вы простили виновных в том, что вы оказались в тюрьме? – спросила Ванпельт.
– Этого бы я тоже не сказал. Все, что я могу, – это исправить свои ошибки и постараться не повторять их. Вот это я и собираюсь сделать.
Какой-то репортер за кадром спросил:
– У вас есть догадки, чем руководствовались те, кто сфабриковал доказательства, чтобы вас посадить?
К микрофону наклонился Дэн:
– Мы не собираемся комментировать то, что доказательства…
– Невежество, – ответил Хауз, перебив его. – Невежество и высокомерие. Они думали, что это сойдет им с рук.
Вниманием Дэна завладела Ванпельт, задав следующий вопрос:
– Мистер О’Лири, вы приложите усилия, чтобы привлечь к расследованию Министерство юстиции, как намекал судья Мейерс?
– Я приму решение, когда посоветуюсь с моим клиентом.
Но Хауз снова наклонился к микрофону.
– Я не предвкушаю, как Министерство юстиции кого-нибудь накажет.
– Вы хотите что-нибудь сказать детективу Кроссуайт? – спросила Ванпельт.