Треск рвущейся ткани заглушил очередной вопль:
– Ты, пьяная рожа, говори, как выглядел Длинный? Ну!
– Долговязый, господин полковник, – подал голос Клещев.
Но ротмистр утратил способность соображать. Он никак не мог взять в толк, о чем его спрашивают. Вчерашний пьяный дебош в «Тройке», ночной кошмар и беснующийся шеф – все смешалось в его замутившемся сознании.
– Я тебя в последний раз спрашиваю, скотина! – кричал Дулепов. – Как выглядел Длинный из аптеки Чжао?
– Долговязый, – снова поправил его Клещев.
«Какая аптека? Какой Длинный? Какой Долговязый?» – силился понять Ясновский.
– Господин полковник, о чем вы? Какой Долговязый? – пробормотал он.
– Ну, с тобой еще болтал про болячку Люшкова, – напомнил Клещев.
И тут до Ясновского дошло. Там, у Чжао, он нос к носу столкнулся с тем, кого Модест со своей командой засек на бульваре… Сходство со словесным портретом было поразительным… Долговязый…
– О боже… Как же я… – Ясновский похолодел. Когда к нему вернулся дар речи, он воскликнул: – Азалий Алексеевич, он, точно! Могу поклясться, что…
Дулепов снова затряс ротмистра за ворот пижамы.
– Где эта чертова аптека? – прорычал он.
– В районе пристани, сразу за…
– Во сколько там должен быть Люшков?
Ясновский лихорадочно вспоминал:
– В девять, нет, в десять! То есть в десять он выходит… В половине одиннадцатого, господин полковник!
Дулепов и Клещев одновременно взглянули на часы. Стрелки показывали начало одиннадцатого.
– У-у, – горестно застонал Дулепов. – Модест, быстро тащи его в машину! Не могу видеть эту тварь!
За шефом с треском захлопнулась дверь. С косяка тонкой струйкой посыпалась штукатурка. Семейный портрет покачнулся и рухнул на пол. Ротмистр натягивал брюки, но нога никак не попадала в штанину. На помощь пришла жена. Вместе с Клещевым она кое-как одела его, помогла вывести на улицу и посадить в машину.