– Нет! – ору я, Валя пугается. – Извини, я не хотел… Просто он странный, с ним трудно знакомиться.
– Да, слышно, что странный… Слушай, пришли мне это? Хочу ещё раз послушать.
…Зачем, зачем я ей показал?!.
– Ты вообще думаешь собираться, нет?
Как, уже? Всё казалось, до Питера ещё сто лет; и тут – прямо завтра! Завтра! И конечно, оказалось, что любимый свитер грязный.
– Я же постирала, погладила… специально!
Нет, ну вообще. Свитер погладила! Ну, а я, такой идиот, надел сегодня и уже успел куда-то влезть.
А кеды? Почему нельзя кеды?
– Это же Питер! Там ещё холодно и сыро, в ботинках будешь ходить! Кеды вымокнут в секунду!
И куртку заставили взять. И ещё кучу всего. В такую-то жару, плюсовая температура! Я давно уже просто в руке ношу куртку эту, и всё.
…Ненавижу собираться. Когда же, когда!
Казалось, этот момент не наступит – но вот он я, с рюкзаком, и отец сейчас повезёт нас на вокзал.
Моцарт всё-таки поехал. Ну и ладно, всё же он стал взрослее, может, не будет с ним никаких проблем.
Поезд! Ура. Как же давно я не ездил на поезде! Мне даже неловко перед Т., ведь её нет, а я радуюсь, как щенок.
Я, конечно, хотел быть таким гордым и романтичным, одиноко лежать на верхней полке, читать книжки, писать стихи. И, может, музыку.
Но тут же скатился ко всем и понял: я сто лет ни с кем вот так не смеялся! Не рассказывал анекдотов, не обливался кока-колой… Как так получилось, что в этом году я превратился в такого социопата? Мы же раньше и в футбол играли вместе. Почему я решил, что все тупые, а я умный? Надо было корчить из себя высокомерного идиота!
Мы играем в «мафию». Даже Моцарт меня не раздражает, хотя он орёт больше всех. Главное, он сразу убивает меня. В первой игре я и правда был мафией, всего пару минут, меня раскусили; но и во второй раз Моцарт голосует против меня. А я против него боюсь – разорётся ещё. И, кажется, все так – боятся. И Моцарт такой прекрасный остаётся в живых игру за игрой! Хорошие у нас ребята в классе, добрые все. Берегут его.
Удивительно: пришла классная, сказала, что мы орём ужасно. И что больше всех Моцарт. И он, вместо того чтобы возмутиться, спросил – сколько децибел можно. Она растерялась. И тут я говорю:
– Двадцать. Это уровень нормальной человеческой речи.
– Тебя не спрашивают, – говорит он.
ebooksa