– Буду рад выпить с вами, – невозмутимо отозвался Холл, – хотя мы вкладываем в это понятие вовсе не один и тот же смысл.
– Трудности языка, – с грустной улыбкой признал Старкингтон. – Проблема четкости формулировки.
– Основная проблема заключается не в формулировке, – возразил Хановер, – ибо формулировка представляет собой лишь основу языка, тот скелет, к которому крепятся смысловые конструкции.
– Вы говорите о каком-то конкретном языке, – торжественно заключил Луковиль, хотя в глазах мелькнули лукавые искры, – в то время как Старкингтон и Холл рассуждают о разных языках… или, по крайней мере, на разных языках.
– Считаю необходимым подчеркнуть, что лично я говорил не о языке, а о тосте, – сдержанно возразил Старкингтон и снова поднял бокал. – Если не последует новых возражений…
Но возражение все-таки последовало.
– По моему мнению, – насмешливо заметила Груня, очевидно наслаждаясь теоретическим диспутом, – очень важно, чтобы каждый из оппонентов последовательно придерживался собственной формулировки.
– Согласен! – воскликнул Луковиль.
– И я тоже, – добавил Хановер.
– А я… – произнес Старкингтон, который уже поставил бокал, в очередной раз его поднял. – Я просто хочу наконец выпить.
И без промедлений он пригубил вино. Остальные со смехом последовали его примеру. Теплой южной ночью, возвращаясь в отель по аллее из цветущих ароматных гибискусов, Холл взял Груню за руку и почувствовал, как напряжены тонкие пальцы.
– И все-таки как им удалось узнать, где был отец? – спросила она с тревогой. – Гавайские острова слишком многочисленны и велики, чтобы случайно напасть на след.
– Агенты очень умны и находчивы, – задумчиво ответил Холл. – Но твой отец еще умнее. Не думаю, что стоит беспокоиться.
Молодые люди вошли в импозантный подъезд отеля. Во дворе, среди пышных кустов бугенвиллеи, звучали мягкие гитарные переборы. При появлении гостей слушавший музыку администратор вернулся к стойке и вместе с ключами вручил Холлу запечатанный конверт. Вскрыв его, Уинтер быстро просмотрел письмо. Груня терпеливо ждала.
«Дорогой Холл, мой рай наконец-то готов: рай и одновременно ловушка. Обустройство потребовало времени, однако того стоило. Поднимитесь в свои комнаты, а потом спуститесь по черной лестнице. Чен будет ждать за отелем. Багаж можно привезти позже, хотя там, где я вас жду, условности так называемой «цивилизации» полностью отсутствуют».
Далее последовал странный, подчеркнутый для особого внимания постскриптум: «Жизненно важно, чтобы при встрече со мной ваши часы шли абсолютно точно». Холл вежливо поблагодарил служащего, небрежно сунул письмо в карман и легким движением головы попросил Груню не задавать вопросов там, где разговор могут услышать посторонние.
– Что отец имеет в виду под раем и ловушкой? – встревоженно уточнила Груня, прочитав послание. – И что означает просьба, чтобы при встрече часы шли точно?
Ответить Холл не смог. Они быстро собрали чемоданы и оставили в комнатах. Телефонный звонок в островную обсерваторию подтвердил точность карманных часов, и через несколько минут молодые люди спустились по черной лестнице, вышли из отеля и, замерев возле двери, принялись всматриваться во тьму безлунной ночи.
Остановившаяся черная тень обозначила машину. Уинтер и Груня устроились на заднем сиденье, и Чен тут же мягко, неслышно тронул с места. До перекрестка добирались медленно, с потушенными фарами, а оттуда, уже с включенными, свернули за угол и помчались по широкой пустынной улице. Примерно в миле от пляжа Чен снова изменил направление и так же быстро поехал к загородному шоссе.
До сих пор Холл не произнес ни слова и только сейчас склонился к уху водителя и шепотом спросил: