Теория айсберга

Всё утро мы провели вместе. Раньше я никогда так много времени не проводил с человеком моего или приблизительно моего возраста, если нас не заставляли это делать. Лорен была удивительной девушкой – живой, радостной, увлеченной. За прошедший учебный год она интересовалась греко-римской борьбой, иглоукалыванием, персидской литературой, астрономией, византийским искусством и садами Андре Ленотра. Ни о чём, вообще ни о чём из всего этого я совсем ничего не знал. Византийское искусство? Нет, вы серьезно?

– А потом мне хотелось бы стать актрисой, – поделилась она со мной.

И сделала такое лицо, как будто позировала.

– Точнее, театральной актрисой. Ты знаешь Шекспира? Это просто чудо! Бы-ы-ыть или не бы-ы-ыть!

Она приложила руку ко лбу, изображая трагедию, а потом озорно рассмеялась.

– Или фотографом, – прибавила она. – Папа показал некоторые профессиональные приемы, и мне это очень нравится. Во всяком случае, это не так уж сложно! А ты?

Лорен напоминала береговой ветер, сметающий всё на своем пути. У меня голова кругом шла, когда я ее слушал. И одновременно зародилась смутная догадка: а что, если эта склонность разбрасываться была прежде всего способом не показывать себя? Ее увлечения, интересы, причуды казались выставленными перед ней заграждениями.

– Ну так что? – снова спросила она.

– Я?

– Я хочу сказать – чем бы ты хотел заняться потом?

Я согнал мошку со щеки и задумался. Этот вопрос то и дело появлялся в моей жизни. И дома, и в школе все ко мне с этим приставали: что ты собираешься делать потом? Какую профессию выберешь? На кого будешь учиться? Где работать? Сколько хочешь получать? Правду сказать, я понятия обо всём этом не имел. Мне бы хотелось отвечать на это твердо и решительно, как Лорен: потом я стану писателем, и больше никем. Но я был недостаточно в себе уверен для того, чтобы идти по жизни с такой готовностью. Моя философия всегда заключалась в том, чтобы плыть по течению. Ведь то же самое сказал и Жипе, да? В конце концов всегда решают волны.

Жизнь, серфинг – одна и та же битва.

– Я п-п-пробую писать, – нерешительно пробормотал я.

И сам удивился тому, что произнес эти слова. Я впервые с кем-то делился своим желанием стать писателем. Как ни странно, я больше доверял Лорен, которую едва знал, чем одноклассникам, так сказать, школьным друзьям. Она ни разу не прошлась насчет моего заикания. Она не засмеялась, когда я впилился в этот проклятый знак. И она так прямо и откровенно говорила о себе, что я почувствовал себя обязанным ответить тем же.

– Ты пишешь? – воскликнула она. – Потрясающе! Дашь мне почитать что-нибудь свое? Ну скажи «да», умоляю тебя.

Я помотал головой.

– Н-нет, наверное. Это секрет.

И вдруг я вспомнил, что мой блокнот остался в рюкзаке, забытом у мсье Эрейра. Надо же было так влипнуть!

– Ну что ты за человек! Ной, поверь, мне надо это прочесть.

Она мигом вскочила и протянула мне руку, помогая встать. На глаза ей упала прядь волос, а на губах появилась византийская улыбка. («Византийское искусство, – только что объясняла она мне, – это когда у тебя внутри что-то рвется, как будто дыхание замирает, и в то же время сердце отчаянно колотится».)