– Я звонил. Как ты?
– Хорошо.
– Но ты же не отвечаешь.
– Да… – Густав сел и прижал пальцы к векам. Когда он открыл глаза, взгляд у него был мутным.
Мартин собрался сказать Густаву, что тот ужасно выглядит, но стадия, когда такое замечание могло освежить и сподвигнуть на какие-то действия, похоже, миновала; теперь это была просто горькая правда. Грязный свитер The Smiths, кальсоны. Тонкие бледные ноги. Дурной запах. Но больше всего пугало выражение лица – обнулённое, отсутствующее. Словно принадлежащее другому человеку, который просто воспользовался этим лицом.
Что было дальше? Наверное, он уговорил Густава принять душ. Наверное, он действовал напористо, чтобы скрыть свою растерянность. На кровати не было постельного белья, только махровое полотенце на матрасе. Мартин нашёл в шкафах чистые простыни. Перерегистрировал обратный билет и заставил Густава лечь спать. Туалет выглядел как коридор в студенческой общаге воскресным утром. У входной двери кучи неразобранной почты. В мастерской начатый холст, но палитра давно высохла, а тюбики с краской покрылись пылью. В холодильнике ничего, кроме полупустой банки маринованных огурцов, скрюченного тюбика майонеза и пачки сливочного масла. Раковина завалена посудой разной степени загрязнённости. На кухонной столешнице коробки из-под готовой еды. И пустые стаканы. Три бумажных пакета с пустыми бутылками скромно выстроены вдоль стены.
– У тебя был праздник? – спросит он позже, возможно, на следующий день, и Густав вздрогнет от резкости его тона.
– Так, – сказала как-то давно Сесилия, – никто не веселится, только потому что ему просто весело.
Элис давно исчез из поля зрения Мартина, когда в него вдруг попала хорошо знакомая фигура. Длинное пальто и натянутая на уши шапка, но дочь Мартин узнал сразу.
Переходя дорогу, Ракель окинула взглядом обе полосы проезжей части, а потом посмотрела вверх на окна квартиры. Мартин помахал ей рукой прежде, чем понял, что она его не видит; свет в комнате был погашен.
– Я уже подумала, что никого нет дома, – сказал она, переступая порог.
– Ты голодна?
Он разогрел остатки ужина, поинтересовался учёбой (она пожала плечами), спросил, как с рецензией (она зевнула). Поев, тут же надела толстые носки и улеглась под пледом на диване. Читала, как он заметил, не немецкую
Мартин открыл пиво и расположился в кресле с рукописью, читать которую ему на самом деле не хотелось. Обстоятельное название намекало на переизбыток писательского усердия. У дебютной книги автора были неплохие отзывы и продажи, его приглашали на телешоу и брали интервью, но его мрачный, растиражированный в газетах, журналах и на афишах пресс-портрет всё время слетал с их выставочного стенда на пол, сколько бы клейкой массы они ни использовали, чтобы его закрепить, и шелест падения предрекал писателю ту же судьбу через несколько лет. Мартин довольно долго относился к нему с осторожным оптимизмом, приглашал на обеды и даже заплатил небольшой аванс. Через три года пришла новая рукопись, по сути, это была та же история, но лишённая прежнего остроумия.
– К сожалению, мы не можем взять это, – сообщил Мартин по телефону и закрыл глаза, когда на другом конце провода стало тихо. Мартин пожалел, что бросил курить. Хотя закурить его не тянуло. Но ему хотелось, чтобы его тянуло закурить.
На сегодняшний вечер у него есть сто пятьдесят страниц A4, и все они, судя по всему, повествуют о бедах и горестях молодого писателя.
– О боги, – пробормотал он, краем глаза отметив, что дочь не обратила внимания на его бормотание.
– Будешь чипсы? – спросил он у дочери.
ebooksa