Чего же ты хочешь?

Кто знает, что это за встречный лесной человек? Может быть, он из местных партизан; может быть, энкаведист какой-нибудь — их тут время от времени сбрасывают на парашютах; а может быть, и немцы решили проверить лояльность своего сотрудника? И так бывает. Подослали провокатора…

— Рано или поздно узнаете, кто я, — ответил человек, наблюдая за ним. — А сейчас давайте-ка решать: со мной вы или против меня?

— Видите ли, — заговорил Кондратьев, — так вот сразу я решить ничего не могу. Если вы меня знаете, то, может быть, вам известно и то, что у меня жена, ребенок в Пскове. Как же я их брошу? Немцы их уничтожат.

— А мы вам поможем. Мы их вывезем из Пскова.

— Ну как же это? Нет, это опасно. Уж лучше я сам.

Человек опустился на сухую траву, закурил папиросу — ленинградский «Беломор».

— Хотите? — предложил, протягивая пачку.

— Не курю, спасибо.

— А то, может быть, соблазнитесь? Видите? Фабрика Урицкого! Вы, господа кондратьевы, расписываете у себя по немецкой указке, что Ленинград задохнулся в блокаде, что все там умерло, все остановилось. А папироски-то самые свежие! Фабрика Урицкого продолжает их выпускать. На Васильевском острове которая. Эх, Кондратьев, Кондратьев!.. Да в тоже присели бы. Чего стоите? Потолкуем. Расскажите, как вы тут остались, собкор областной уважаемой газеты, а?

— Говорю же, ребенок, жена…

— А сколько их, с детьми, с женами, поуходило из этих мест в леса к партизанам, а то и в Ленинград! Нет, не понимаю вас. Ну хорошо — остались. Предположим, иного выхода не было. Допускаю такой случай. Но какого же черта вам понадобилось наниматься к немцам?

— А вам бы к носу парабеллум приставили, вы бы что? Тоже бы, поди…

— Так уж сразу и парабеллум!..

— Плохо вы их знаете. Они — машина, шестеренка к шестеренке. Вызвали в комендатуру, приказали… В их зубья попадешь, не выбе решься.

— Я же предлагаю помощь. Вытащим вас из зубьев.

— А потом судить будете? В Сибирь годочков на двадцать пять отправите, так, что ли?

— Все равно же судить будем, когда разобьем Гитлера. Но тогда уже не о годочках пойдет речь. Вздернем вас тогда, Кондратьев. А сейчас, как знать, может быть, на фронт отправят, в штрафную роту. Во всяком случае, сейчас еще есть время.

— Дайте подумать, говорю, с женой посоветоваться. Это же не простой шаг, не легкий.

— Что ж, валяйте, герр Кондратьев, — как бы утратив к нему всякий интерес, сказал человек с автоматом. — Я вас отпускаю, хотя, может быть, и делаю неправильно. Держать изменника за шиворот и отвести от него карающую руку закона — само по себе тоже преступление. А я вот иду на него. «Жена, дети»!.. — передразнил он. — А у меня их нет, что ли, жены и детей! Словом, валяйте. Катите своей дорогой. Стрелять в спину не буду. Но в следующий раз выстрелю в грудь без разговоров.

— Я подумаю, подумаю, — забормотал бывший собкор областной газеты. — Я, может быть, решу…