Тьма знает

– Они решили, что я пустился в бега, потому что виновен, – продолжал Хьяльталин. – А если б я был невиновен, то и не стал бы. Но я бежал как раз потому, что был невиновен. От вот этого всего бежал. От такой вот камеры. От всей этой мутотени. Мне хотелось спокойно умереть. Вот так… и больше ничего.

– Ты сказал сотрудникам полиции, что это совпадение: ты собрался в Таиланд как раз тогда, когда нашли Сигюрвина. Тебе самому это кажется правдоподобным?

Хьяльталин закрыл глаза.

– Я тебе не вру, Конрауд. Я тебе об этом деле никогда не врал.

– Да, конечно.

Сотрудники полиции, тридцать лет назад расследовавшие это дело, обнаружили, что Хьяльталину на удивление легко удавалось говорить им неправду и что он вообще патологический лгун. Он всячески изворачивался, и его неоднократно ловили на лжи. Часто он намекал на одно, а через некоторое время утверждал совсем другое и противоречил сам себе. Судя по всему, он не придавал своему вранью особенно серьезного значения, а лгал, чтобы затянуть и запутать расследование об исчезновении Сигюрвина.

– Сочувствую, что ты так болен, – сказал Конрауд.

– Спасибо.

– А по-твоему, разумно в таком состоянии тащиться в Азию?

– Я хотел посмотреть их нетрадиционную медицину. Нашел врача, который… да ты ведь мне не веришь, да?

– А почему же ты тогда хотел со мной встретиться?

– Ты меня понимаешь.

– Я не… по-моему, никто не может понять…

– А ты знаешь, Конрауд, каково это – быть в таком положении – как у меня? Знаешь, каково? Представляешь?

– Нет, – сказал Конрауд. – Я такого никогда не испытывал.

– Оно все время преследовало меня, это дело. С самой моей молодости. Потому что я когда-то якобы угрожал Сигюрвину. Потому что я когда-то якобы что-то такое крикнул ему на стоянке, а кто-то из ваших знакомых что-то там такое услышал.

– Да.

Хьяльталин не сводил глаз с потолка.

– Врачи считают, что мне вредно много разговаривать. Они говорят, что мне как можно реже надо пользоваться голосом. Раковая опухоль уже распространилась. Они думали, этого не случится – а оно взяло и случилось.

– По-твоему, не лучше ли сейчас воспользоваться возможностью и облегчить свою совесть? На случай, если потом будет совсем уж плохо?