Они надолго замолчали. Каждый думал о своем.
– Мы все это время несправедливо обвиняли Хьяльталина, – произнес наконец Конрауд с нескрываемой горечью. – Вот если бы он дожил до раскрытия дела! Если бы он узнал, что его репутация восстановлена! А сейчас уже поздно. Все эти годы он говорил правду, но ему никто не верил. Никто! В последние дни я думал о том, каково ему было – этому несчастному человеку. Каково ему приходилось все время. Все эти годы, когда он пытался утверждать, что невиновен, а ему не верили. Я думал о том, какую роль сам сыграл в этом. Как я сам обращался с ним. До самого последнего времени, когда он стал неизлечимо болен. Как в системе произошел сбой. Как ошиблись мы.
– Но вы же не знали, правда? – ответила Хердис.
– Да, наверное, нет, – сказал Конрауд. – Но нам следовало бы лучше понимать. Вот в чем суть. Нам следовало бы лучше стараться. Нам следовало бы догадываться.
Когда Хердис ушла, Конрауд какое-то время все еще сидел в гостиной и думал о Лукасе и Хьяльталине и о том, как можно было бы по-другому направить ход расследования, – ведь сейчас он знал, как все было на самом деле. Тишину нарушил громкий звонок телефона. Он посмотрел на часы: уже давно двенадцатый час, – и решил, что это Марта залила за воротник и ей надо кому-нибудь излить душу. Но он ошибся. Это была Эйглоу.
– Прости, что я так поздно, – сказала она. – Я помешала?
– Вовсе нет, – ответил Конрауд.
– Я тут думала насчет того, о чем мы с тобой говорили. Про наших отцов. Общались ли они. Тебе это для чего-то нужно?
– Не знаю, – ответил Конрауд. – Я сам толком не представляю, что мне делать с этой информацией. А ты считаешь, что это надо?
Они оба замолчали.
– Ты и впрямь считаешь, что они снова начали работать вместе? – спросила Эйглоу. – Ты можешь это как-нибудь установить?
– Я знаю, что они познакомились во время войны, когда оба состояли в Обществе психических исследований, – сказал Конрауд. – После нашего с тобой разговора я размышлял, жив ли еще кто-нибудь из этого общества, кто может знать о них что-нибудь – даже то, стали ли они снова видеться. Но, по-моему, их смерти никак не связаны друг с другом. Я не могу вообразить, какова могла бы быть причина этого.
– Нам надо было бы это забыть, – сказала Эйглоу. – Но все же я… мне это не давало покоя… с тех пор, как ты…
– Да, я понимаю.
– Ты мне сообщишь, если соберешься что-то делать с этими сведениями? Если что-нибудь обнаружишь?
– Сообщу.
– Обещаешь?
– Да, конечно.
– Прости, что я так поздно тебя побеспокоила. Мне не надо было звонить. Тебе же плохо.
– Нет, ничего страшного, – ответил Конрауд.