Тропинка в зимнем городе

22
18
20
22
24
26
28
30
13

Город вдруг показался опасным и тесным, как западня, — он обступал, захватывал, душил.

Забыв обо всем на свете, Габэ бросился к своему общежитию, задыхаясь на бегу, едва не сбивая с ног прохожих. «Быстрее, быстрее! — торопил он себя. — Взять чемодан, паспорт и — на вокзал. В полночь поезд идет на Москву, уеду на нем… А там подамся в Сибирь. Может, не станут слишком упорно разыскивать — ведь никого не убили, а так, зацепили слегка…»

Но вдруг он остановился, замер, будто конь, наткнувшийся на прясла изгороди. «А что, если милиция уже поджидает меня в общежитии?» И метнулся назад, прочь, дальше, как можно дальше.

Ноги сами несли к вокзалу. Его обогнал автобус, в освещенном салоне сидели и стояли люди, лица их были спокойны и безмятежны, всяк молча думал свою думу. И Габэ до боли в сердце позавидовал этим людям, которым нечего было опасаться. «Может, сесть в автобус?» — подумал парень, но не осмелился.

Когда перебегал дорогу у городского рынка, навстречу попался милиционер в черном дубленом полушубке, перекрещенном ремнями. Душа Габэ сжалась, по спине прокатился холод, ноги сделались будто чужими. «Что же они — уже по всему городу расставили на меня капканы?..» Ему показалось, что блюститель порядка воткнул в него строгий глаз — но нет, не сказав ни слова, прошел мимо.

Вспомнился недавно виденный фильм. Ловили соболя в лесу. Люди и собаки долго преследовали беднягу и, когда круг сузился, обнесли загон тенетами. Соболь не хотел сдаваться добром, прыгал с дерева на дерево, метался по снегу, скаля зубы. Но его поймали…

На следующем перекрестке чуть не сшиб какую-то девицу. Она, едва не упав, заругалась сердито:

— Что ты ломишься, как бульдозер? Дороги не хватает!

Этот голос, сколь ни был он негодующ, ополоснул Габэ теплом, потому что принадлежал он Люде Туисовой.

«Вот кто мне поможет!» — мелькнула первая за этот вечер счастливая мысль.

— Люда! — окликнул Габэ уже отдалившуюся девушку. — Людок! Это я, Гаврюха, Габэ… — Он больше всего боялся, что она не обернется, не остановится, и он останется один на холодных улицах вечернего города. Но Люда остановилась, обернулась, с изумлением уставилась на своего подшефного:

— Ты, что ли? Ну, конечно, ты: всюду одно и то же — мчишься как шальной, людей не замечая…

— Извини, я нечаянно, — ответил Габэ, сдерживая пыхтенье, и голос его удивил девушку: никогда еще подопечный не разговаривал с нею так ласково, мягко.

— Куда это навострил лыжи? — спросила Люда, приблизясь к Габэ. — Опять за вином? Дружки послали? В ресторан?

— Послушай, Люда, я знаю, что ты самая добрая девушка на свете… Так выручи меня!

— А что случилось? — глаза ее расширились от испуга. И не столько оттого, что с этим непутевым Габэ опять что-то приключилось, но и потому, что за это ей могло влететь от комитета комсомола.

— Да вообще-то ничего особенного. — Габэ напряженно придумывал, под каким бы предлогом послать Люду в комнату общежития за своим паспортом. — Знаешь, мне бы надо заглянуть на минуту домой. А там небось меня уже подкарауливают дружки. Опять потащат выпивать, а у меня еще от старого с души воротит… да им разве докажешь? Может, ты зайдешь, Люда? Мне позарез нужен сейчас мой паспорт — принеси, а…

— Для чего тебе ночью-то вдруг паспорт понадобился? Вон, уж скоро десять.

— Нужен, понимаешь, нужен!

— Нет, ты скажи — для чего?