Хорошо бы в наш полк. Сдружились бы, сработались бы Не правда ли?
— Счастлив быть вашим д’угом.
В зал вошли Куйбышев и Тухачевский, и сразу воцарилась тишина.
— С сожалением расстаюсь я с Первой армией, с ее бойцами, с вами, товарищи командиры и комиссары,—заговорил Куйбышев. — Перед отъездом скажу несколько слов об историческом значении симбирского сражения. Это сражение явилось столкновением двух миров, двух классов. За нашей спиной стояли две революции, за спиной противника — старая империя эксплуататоров. Старое обречено и погибнет под ударами нового, а над симбирским сражением царил дух революции и военный талант нашего командарма. Пусть этот дух и талант сопутствуют вам в походе на Сызрань и Самару...
29
Красная флотилия бросилась в погоню за адмиралом Старком, уведшим свои суда на Каму. Азин получил приказ Реввоенсовета Республики —возвратиться в Вятские Поляны, в распоряжение нового командарма — Шорина.
Старого командарма, значит, по шапке? Давно пора! Вот
был командарм — не мычал, не телился. А кто такой Шорин?
спрашивал у начальника штаба Азин.
— Бывший царский полковник. И это все,- что мне известно— с холодной учтивостью ответил Шпагин.
204
— —і
На знакомом вокзале Азина встретили Шорин, члены Реввоенсовета Второй армии Гусев и Штернберг. Духовой оркестр сыграл «Марсельезу», в приветственных речах прозвучали похвалы по адресу Азина. Он слушал, и все в нем — от разрумянившихся щек до малиновых галифе — пело мальчишеским восторгом. Азин был очарован самим собой, но все же заметил: мужицкое, в резких морщинах лицо командарма очень сурово.
Шорин в черной суконной гимнастерке, таких же брюках, заправленных в солдатские сапоги, с суковатой палкой в руке, человек без военного фасона и форса, показался Азину грубым и черствым.
■— Вечером явиться в штаб,— приказал командарм сипловатым баском. Опираясь на палку, сел в тарантас, уехал не попрощавшись.
Не понравились Азину и члены Реввоенсовета: Гусев с его полной белой физиономией и выпуклыми глазами, Штернберг, в широкой русой бороде похожий на купца.
— Какие-то старые шляпы,— шепнул Северихину счастливо улыбающийся Азин. Он не был по натуре нахалом или наглецом. Он благоговейно относился к ученым за их знания, к военным за их мужество, подражал Суворову, не замечая своего подражания. Война огрубила его юную восторженную натуру. Восемнадцатый год поднял его на большую высоту военной власти: командующий Арской группой войск, освободитель Казани — было от чего закружиться молодой, веселой его голове. В эти дни у Азина не оказалось авторитетного наставника из тех, что вошли в историю революции под легендарным именем комиссаров.
Беспомощность бывшего командарма усилила в Азине пренебрежительное отношение к высшим военачальникам, а своим командирам он старался показать, что понимает в военной науке больше и лучше их. С ложно понятой многозначительностью своего превосходства Азин и явился на прием к командарму.
В комнате кроме Шорина сидел Гусев. Азин щелкнул каблуками, козырнул. На нем густо цвели малиновые галифе, зеленела гимнастерка, блестела покрытая лаком деревянная кобура, солнечные зайчики порхали по хромовым сапогам. Азин думал: командарм обнимет его за плечи, усадит рядом с собой — и начнется военной совет.
— Это кто та-кой? — безулыбчиво спросил Шорин. — Артист императорского театра? Опереточный гусар? — Между бровями командарма обозначились крупные сердитые морщины,— Утром мы поздравляли тебя с победой, мы говорили, что ты талантливый молодой командир. Правду говорили! Сейчас я тоже скажу правду. Как ты, Азин, воюешь — больше воевать нельзя. Анархия, самовольство, самохвальство захлестывают тебя. Знаешь ли ты, какой ценой оплачены твои победы? Ты понес тяжелые потери под Высокой Горой, на Арском поле.
ebooksa