В действительности же масонство, согласно своему уставу, не является секретным или тайным обществом. Единственное, чем оно дорожит, — это «умолчание». Масонство не любит шума, мало обращает внимания на пропаганду, сторонится площадного многословия, пренебрегает демагогией, то есть всем набором публичности, которая сегодня заполонила политическую и культурную жизнь.
Руководители масонства и его главные штаб-квартиры повсеместно доступны. Если масонские собрания и ложи закрыты для публики, то это не оттого, что за их стенами творится нечто недозволенное, или потому, что масоны ведут себя наподобие сектантов. По утверждениям самих масонов, они поступают таким образом в знак уважения к иниационной традиции, предусматривающей отсутствие посторонних глаз. Молчание масонов обусловлено, пожалуй, невозможностью передать на словах тот духовный урок и опыт, которым они дорожат.
Тайна, окружающая масонскую «работу», согласно их учению, связана с тем, что каждый член ложи обязан лично, опираясь на собственные силы, стремиться к самосовершенствованию. Это — дело его совести, его устремления не разрастаются за счет других. Добровольный путник, вступивший в храм, подвергается испытаниям в тишине и молчании тех, кто вступил на эту стезю до него. Молчание окружающих призвано многократно усиливать голос собственной совести, побуждать к совершению собственных поступков, продолжению собственного поиска.
Масон может, если он того пожелает, предать гласности факт своей принадлежности к ордену. Но по уставу, он обязан не обнародовать, не получив на это особого разрешения, имена других братьев. Причина этого распорядка в жизни масонства просто и ясно объяснена Лино Сальвини в обращении к новоприбывшим: «…вы должны соблюдать сдержанность в отношении лиц, которых увидели сегодня, имен, которые входят в общину, ибо каждый человек имеет право сказать о себе только то, что он сам желает сказать, и не желает, чтобы за него говорили другие».
Вряд ли стоит говорить, что если бы подобная сдержанность была хоть немного более, чем обычно, распространена в мире, именуемом масонами «светским», то, надо думать, от этого только выиграли бы общественная сплоченность, политическая нравственность, серьезность и уважение к человеку.
В истории были периоды, когда масонство вынужден но становилось «тайным обществом». Так случалось во времена гонений, исторических обстоятельств, вызывалось необходимостью сохранить во враждебной среде жизнь своих людей, непосредственно участвовавших в революционных событиях. Там же, где масонство имеет возможность совершать свой труд в обстановке общественного уважения, как, например, в Англии, Соединенных Штатах, Австралии, масоны всегда действуют при свете дня. В газетах этих стран публикуются извещения о собраниях лож. В особые даты масоны выходят на уличные демонстрации, надев фартуки, шарфы и орденские цепи. Члены общины, люди самого разного социального происхождения, гордятся своей принадлежностью к своей организации.
Остается задать вопрос, имея в виду масонский эзотеризм, в какой мере масонство обладает тайными знаниями в сфере духовного постижения. Если под этими тайнами подразумевать знание о том, как разрешить загадки человека и космоса, то ответ, очевидно, не может не быть отрицательным. Масонство искони отмежевывалось от разнообразных «оккультных» школ, про поведующих более или менее соблазнительные доктрины. Если же под «тайным духовным знанием» разуметь метод, способный расширить сферу сознания и познания в универсальном значении этих понятий, то в таком случае, согласно масонской традиции, такая тайна существует. Так, один из французских авторов указывает, что ряд Мастеров, метафорически разъясняя ему этот вопрос, прибегли к притче, заимствованной из крестьянской жизни, в которой действуют хозяин, его сыновья и сокровище, зарытое в поле. «Сокровища они так и не нашли, но в поисках клада ископали и взрыхлили все поле. Равным образом и масон, преодолевая этап за этапом процесс инициации, превращается в другого человека. Вот в чем масонская тайна!»[74]
Однако вернемся к проблеме отношений между масонством и традиционными инициациями. В главах «Феноменология инициации» и «Смерть и инициация» своей знаменитой книги «Священное и мирское» Мирча Элиаде в связи с первобытно-племенными инициационными обрядами пишет: «…повсеместно церемония начинается с отделения посвящаемого от его семьи и увода его в уединенное место. Лес, роща, джунгли, сумерки пещеры — вот символы потустороннего мира, царства мертвых. Кое-где, например, верят, что посвящаемого уносит в жунгли тигр. Дикий зверь, таким образом, является воплощением мифического предка, Мастера инициации (заметьте, что в масонской инициации действует Мастер- Наставник, вспомогающий кандидату. —
Центральная роль «инфантильного магического мышления», говоря психоаналитическим языком, в первобытной инициации позволяет нам сделать вывод, что она соотносима с масонской инициацией так же, как детство соотносится со зрелым возрастом.
Нетрудно провести параллель между масонской инициацией и античными мистериями. Мистерии являются одной из наиболее волнующих страниц духовной истории человечества. Центром их распространения был бассейн Средиземного моря (Египет, Финикия, Греция). Они процветали начиная с VIII–VII вв. до н. э. вплоть до первых двух столетий христианской эры, когда мистерии Митры и гностицизм были «побеждены» новой римской религией.
Во всех мистериях есть центральное ядро — миф, повествующий чаще всего о смерти и воскресении какого-нибудь божества (Озириса, Адониса, Орфея). Вокруг мифа — структуры ритуально-инициационной техники призванные заставить человека идентифицировать себя с божеством, иными словами — привести человека к постижению (что само по себе уже считалось подлинной победой) бессмертия человеческой души. В мистериях нередко использовались натуралистические аллегории.
Возьмем, например, миф об Адонисе, боге растительного мира, легко отождествляемом в народном менталитете с наиболее красивым деревом ливанских рощ, ежегодно умиравшим, будучи пораженным кабаном, и воскресавшим каждые полгода. В одном из вариантов мифа говорится, что Адониса равно любили Астарта, богиня жизни и плодородия, и Персефона, властительница Аида, царства мертвых, так что он был вынужден полгода жить с одной, а следующие полгода — с другой возлюбленной. Аллегория, естественно, соотносима с природой, которая подвержена обновлению, с жизнью, которая возрождается через смерть. Таким образом, инициируемый, персонифицируя природу в божестве или герое — совершенной человеческой личности, а затем отождествляя самого себя с божеством (посредством ритуалов), в конце концов интегрировался в природу, ее вечное повествование о смерти и воскресении. Тем самым человек освобождался (по крайней мере теоретически) от страха вечной смерти. Жизнь и Смерть — это ведь не что иное, как поверхность бытия, предупреждает Кришна в священной книге индусов «Бхагавадгите»[76]. Доктринальный нерв большинства известных мистерий (вспомним хотя бы орфизм и пифагорейство) — путешествие души через бесчисленное множество ипостасей, форм и тел. Эмпедокл, древнегреческий философ, судя по всему посвященный в мистерии пифагорейцев, пишет: «Некоторое время в прошлом я был мальчуганом и девочкой, деревом и птицей, был и бессловесной морской рыбой»[77]. Идея — постепенное совершенствование души. Более того — сущностное единство любой формы жизни при взаимной их открытости друг другу.
Преимущество подобного учения в том, что люди, звери, птицы, растения, кристаллы не замкнуты в какую- то фальшивую единичность. Страдания и радости, сознание и инстинкт, органика и неорганика при этом не абсолютизируются. Можно было бы указать на многочисленные аналогичные элементы, сближающие масонскую инициацию с античными мистериями, скажем на степени иницииации в мистериях Митры — древнеперсидского происхождения, но распространенных и в Римской империи в эпоху, почти одновременную возникновению христианства. Эти степени символизируют очищение посредством семи небесных сфер. Бросается в глаза аналогия с четырьмя символическими путешествиями масонского ритуала.
Укажем и на миф об Озирисе, построенный на эпизодах убиения и утраты тела божества, и на масонское предание о Хираме, которое мы рассмотрим подробно, когда будем говорить о степени Мастера.
Тем не менее нам представляется, что подчеркивать подобные аналогии — значит полагаться на приблизительные впечатления, возникшие в ходе исследовательской работы. Очевидно, справедливым будет и упрек в стремлении толковать масонство в сопоставлении с древностью. Поэтому мы предпочли бы указать только на то значение, которое имеет пифагорейство в качестве предшественника масонства. Пифагорейская инициация завершается, после того как соискатель был выслушан, принятием обязательства соблюдать строго и неукоснительно обет молчания. Напомним, что метод пифагорейской школы, как пишет Джамбликов «Пифагорейской жизни», был основан на символике: «…если же символы не будут различаться и внимательно изучаться, если они не будут поняты посредством серьезного истолкования, то все, на что они указывают, покажется стороннему наблюдателю смешным и глупым, старушечьей сплетней и выдумкой досужих людей. Если же эти символы будут объяснены соответствующим образом, то их темнота и невнятность обернутся ярким и ослепительным светом… Только так они способны раскрыть свою удивительную глубину, глубину содержащейся в них мысли, передавая слушателю вдохновение тех ученых и мудрых интерпретаторов, которые поняли смысл символики»[78].
Среди пифагорейских символов немало «афоризмов», сформулированных на необычном, как представляется на первый взгляд, языке. Нечто подобное, заметим, свойственно и масонству. В ходе масонской «вечери любви», например, бокалы именуются «пушками», а вино — «порохом». Сильны в пифагорействе и «геометрические» мотивы. Инициационная присяга (которая у масонов произносится возле треугольного алтаря) у пифагорейцев подтверждается «тетрактисом», равносторонним треугольником, состоящим из десяти точек, который для полноты представления мы и воспроизводим.
Тетракгис, подлинная метафизика числа, представляет наглядную форму целостности Вселенной, которая движется от единства к множественности материального мира. «10» — священное число пифагорейцев. Оно считается «интегральным», совершенным, завершенным. В нем — синтез единичности и множественности. Масонство восприняло наследие пифагорейцев. Об этом свидетельствуют манускрипты оперативных масонов. В легендарном «масонском диалоге» Генриха VI, который был записан в 1434 г., а обнаружен философом Локком в 1696 г., можно, например, прочитать следующее: «Грек по имени Пифагор путешествовал для получения образования в Египет и Сирию, и во всех странах, где финикийцы ввели масонство, он получал доступ в масонские ложи, в которых многому научился. Обосновавшись в Великой Греции, он стал великим и прославленным ученым. Там, в Кротоне, он основал великую ложу и приготовил немало масонов…»[79].
Вне всякого сомнения, перед нами легенда. Под масонскими ложами, в которых, согласно анонимному автору диалога, Пифагор якобы побывал, в действительности скрываются египетские и финикийские мистерии (и разыскания Джамблико это подтверждают[80]).
Если говорить серьезно, то весьма показательно другое — теорема Пифагора, точнее, ее вариант в виде 47-го постулата Эвклида на фронтисписе первого издания «Книги уставов» Андерсона 1723 г. Под диаграммой
помещено греческое слово «эврика», по традиции приписываемое Архимеду. Но Андерсон, один из первых масонов нового времени, полагал, что это восклицание сорвалось с уст Пифагора, когда он открыл духовную «тайну», быть может, подтверждение универсального закона гармонии, который скрывался в сформулированном им геометрическом постулате. Примечание самого Андерсона, появившееся в одном из последующих изданий (1738) «Книги уставов», где Пифагор фигурирует уже в качестве отца-основателя масонской тайны, развивает гипотезу «пифагорейского» происхождения масонства нового времени[81].
ebooksa