Подле «трона» Мастера, как уже говорилось, возлежит пламенный меч, который используется при посвящении нового масона. Здесь, несомненно, отзвуки рыцарских времен. Правда, пламенный меч имеет у масонов более глубокий, библейско-эзотерический смысл. В книге Бытия (3, 24) читаем, что после падения человека Бог «…поставил на востоке у сада Едемского Херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни».
Символическое истолкование этого библейского отрывка представляет собой задачу чрезвычайной сложности и выходит за рамки нашей работы. Поэтому ограничимся только рассмотрением отдельных элементов.
По мнению Элиаде[41], дерево представляет собой полноту космической жизни и, при наличии в мифологии народов мира многочисленных вариантов темы Мирового древа, является константой «жизнеутверждающей» универсальной символики.
Адам и Ева (быть может, вовсе и не отдельный мужчина и не отдельная женщина, а мужские и женские функции первоначального двуполого существа), вкусив от плода этого дерева, положили начало дуалистическому разделению мира. «А от дерева познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь» (Бытие, 2,17). Когда же свершилось по предсказанию, то для того, чтобы восстановить свое единство с первоначальным существом (то есть получить доступ к дереву ЖИ3НИ), человек должен помериться силой с херувимами, то есть «стражами». Как напоминает Элиаде, дерево часто ассоциируется с героическими деяниями. Мы же вспомним хотя бы Геракла в саду Гесперид[42].
В масонской ложе Мастер, подобно стражнику-херувиму, охраняет дерево жизни, иначе говоря, процесс инициационного возрождения личности, и открывает доступ поверженному человеку (мирянину) к его плодам, совершая акт посвящения, в котором используется тот же «пламенный меч».
Символика меча чрезвычайно богата. Наряду со щитом, прикрываясь которым Бог становится невидимым, иначе говоря, «демонстрируя кажимость мира» (Бенуа)[43], меч отягощен мощным символическим значением ассоциирующимся, как правило, с понятиями силы и воли. Согласно психоаналитическим тезисам фрейдизма меч — мужской половой орган[44], тогда как, по Юнгу, является образом «animus», то есть мужского архетипа[45]. В легенде о Граале, таким образом, чаша, со ответственно, женский, а меч — мужской архетипы. Пламенный меч символизирует также творческое и разушающее или очистительное начало. Это пламя, ни сходящее на апостолов, молния (vajra) ужасного Шивы. Солнце и луна, изображенные на восточной стене, являются двумя «светилами», о которых говорится в книге Бытия (1, 16). Соответственно они связаны с символами золота и серебра, серы и ртути, как принято в алхимической традиции. На этих страницах не представляется возможным дать углубленный анализ данной символики. Заметим только, что, поскольку масонство использует универсальную символику, постольку солнце и луна имеют право гражданства в масонском храме; будучи явлениями уранического ряда, они входят в разряд двух наиболее мощных факторов восприятия священного человеком. Это утверждение нетрудно подкрепить феноменологически-религиозными и историко-религиозными доводами[46].
Меж двух светил расположена Священная Дельта, прозрачный и светящийся треугольник, заключающий всевидящее око. Это символ Божества, к которому относится и надпись, начертанная инициалами: «Во Славу Великого Архитектора Вселенной».
Что касается Дельты, то этот знак широко представлен в христианской иконографии. Судя по всему, он был включен в корпус масонской символики посредством заимствования из алхимической практики. Эта гипотеза выдвинута Джонсом[47], который утверждает также, что данный символ впервые встречается в эмблеме одной из венских аптек-лабораторий, когда химия еще находилась под влиянием алхимии. Нельзя исключать, на наш взгляд, посредничество алхимиков, главным образом английских мистиков-эрудигов XVII в., увлекавшихся искусством алхимии. Правда, в своеобразной алхимической символогии Дельта встречается не так уж и часто. Заметим, впрочем, что одна из иллюстраций трактата по алхимии — Базилио Валентине, относящегося к XVI в., соображение треугольника со вписанным в него орлом — символом «летучести» и божественности. В основании — треугольника — маленький крест. Таким образом, вся композиция является символом алхимической серы, иными словами — духа[48].
А. Регини, автор, особенно склонный к поиску в греко-романском язычестве корней масонской инициационной практики, писал, что Дельта предположительно является «христианизированным» пифагорейским символом, то есть тетрактисом, сформированным из десяти точек, расположенных в пространстве равностороннего треугольника, имеющего единую точку вверху и кватерну в основании, который символизирует божественно-космическую целостность[49].
«Во Славу Великого Архитектора Вселенной» — еще один символический образ, относящийся к Божеству. С одной стороны, это символический перенос по функции характеристики Высшего существа как созидающего начала. С другой — в нем просматривается отражение идей эпохи Просвещения и влияние такого выдающегося представителя той эпохи, каким был Исаак Ньютон. Правда, говоря об этом, мы удаляемся в область догадок, так как документального материала, подтверждающего данное предположение, до сих пор не найдено. Известно, однако, что деизм XVIII в., несомненно оказавший огромное влияние на первоначальное масонство нового времени, охотно допускал изображение Бога в качестве Существа, создавшего великолепную «небесную архитектуру». Подобные представления неразрывно связаны с выводами Ньютона о движении и структуре тел, а также с его законом гравитации. Для Локка и Вольтера Бог — Верховный Мастер[50].
Великий Архитектор Вселенной не является, однако, только символом. Это своего рода «ландмарка»[51], или, говоря словами У. Порчатти, «одна из неизменных опор, являющихся непреодолимым рубежом» («ландмарка» и означает как термин понятие рубежа, границы, закона), в пределах которого и должно удерживать все допустимые нововведения. Маккей в своей работе, посвященной реконструкции «ландмарки», весьма определенно говорит о том, что каждый вольный каменщик «обязан верить в существование Бога»[52].
По сути дела, в этом как раз и состоит то «минимальное кредо», которое необходимо, согласно современному мыслителю Джошуа Гешелю, всякому вступающему на путь подлинно духовного познания. Без него искусство реального ремесла — масонство лишено какого бы то ни было культуротворящего или ассоциативного смысла.
Подчеркнем, тем не менее, еще раз, что масонство не является религией. Это инициационная школа. Различие хорошо проведено в следующем рассуждении У. Порчатти: «… в то время как религия является по определению держательницей Истины, облекая ее подчас в окостенелые и высокомерные формы, неизменно пассивные и статичные, ибо обращенные на внешнее почитание и боготворение, требующее слепой веры и отказа от мирской суеты, иногда и отказа от наиболее восхитительных человеческих качеств, инициационная школа считает мистерию Истины интимно связанной с внутренним со держанием отдельной личности, которая эту Истину способна понять, ибо она уже содержится в ней, конкретной личности. Речь, таким образом, идет об Истине, которую можно и должно достичь путем поиска…»[53].
Таким образом, масонство полагает себя вместилищем надысторической и универсальной религиозности, основанной на чувстве единства жизни, на внутренней уверенности в существовании нравственного закона, на опыте, одновременно мистическом и рациональном, связанном с переживанием «священной» стороны жизни, вторгающейся в обыденное существование. Речь идет о религиозности, являющейся общим субстратом всех исторических религий, которые, развиваясь в догматическом направлении, погребли под теологическими развалинами самое религиозность, изгладив в современниках даже память о ней как о чем- то реально бывшем. Если в античной Греции символ (от «symballem» — связывать воедино) был своего рода «опознавательным знаком, разъятым на две части, при воссоединении которых их совладельцы узнавали друг друга»[54], то в современном масонстве он является средством для распознавания «shek inah» — божественного присутствия, где бы оно ни проявлялось. Подлинным масоном, следовательно, может считаться лишь тот, кто, трудясь как в храме, так и в тайниках своей совести над самоусовершенствованием, стремится к восстановлению своего единения с той абсолютной реальностью, одерживающей победу над страданием и смертью, которую человечество указало под именем Бога, так как испытывало искони потребность в нравственной и одновременно рациональной надежде — основе всякой веры[55]. Масон-атеист, следовательно (по крайней мере в том смысле как обычно понимают второе понятие), вопиющее противоречие. Именно к масонскому опыту более, чем к какому-либо иному, относится знаменитый парадокс, сформулированный Вольтером: «Если бы не было Бога, то его следовало бы изобрести».
Строго говоря, масон не может быть и агностиком. В речи, произнесенной в собрании ложи «Наука и труд» в Ливорно, Мастер Лино Сальвини утверждал, к примеру, что «…мы не можем быть агностиками, ибо следуем по пути гносиса, совершая работу мысли. Сам я врач-радиолог. Работая в области ядерных исследований, я должен как специалист анализировать реальность методами физики. Я знаю, что, если расщепить атомы, существующие в этом дереве, в этих перчатках, в этом молотке, в этом мраморе, мы неизменно обнаружим протоны и электроны, притягивающиеся и отталкивающиеся друг от друга с той же силой, измеряемой в цифровом выражении, которая никогда не изменится ни на йоту. Это закон, братья, закон реальности. Я знаю также, что все начинается с энергии. Но при этом энергия, чтобы что-то создать, должна совершить работу. Эта работа обозначена вектором, то есть стрелкой, указывающей направление, в котором должна распространиться энергия, чтобы стать материей. Так я попытался открыть перед вами малый угол своего внутреннего храма…»[56].
В каждом отделе экзистенциального и культурного опыта человека есть место для поиска. Масон, по выражению Луи Клода де Сен-Мартена, — это «человек желания», который до последнего часа ищет знак божественности в жизни человека и природы.
Говоря о школе масонства, нам следует, пожалуй, вчитаться также в слова, произносимые одним из руководителей масонской ложи по случаю инициации неофита. Рассуждая о первоначалах, он утверждает, что «характер основания носит убеждение нашего брата-масона Фридриха Шиллера в том, что «uber im Sternenzelt muss ein lieber Vater wohnen» («над сводом небесным не может не быть доброго Отца») — Высшего Разума и Высшей Воли, которого в наших ложах мы именуем Великим Архитектором Вселенной, а верующие — Богом. При этом мы прекрасно сознаем, что никакого рационального доказательства его существования не может быть, ибо он невидим, его нельзя потрогать, он проявляет себя напрямую, и если верно, что никакое рациональное познание невозможно, минуя встречу чувственного опыта с организующим и систематизирующим началом интеллекта, то, следовательно, Бог — это Непознаваемое… Однако коль скоро невозможно никакое доказательство и поэтому невозможна никакая рациональная уверенность в существовании Бога, то в таком случае следует полагаться на нравственную уверенность, которую не может отрицать человек. Все вокруг нас обусловлено железными законами, которые в состоянии выразить математика. И регулярное движение светил в макрокосмосе, и бурное движение атомов и микрочастиц, и жизнь, и воспроизводство клеток в тканях, одним словом, все, что существует в природе, не является хаосом, но следует рациональным законам… И если это правда, то возможно ли, что весь этот комплекс равновесий обязан своим происхождением чистой случайности? Не логичнее ли предположить, что Вселенная и особенно законы, изъявшие ее из хаоса, являются делом Высшего Разума? Естественно, продолжая философствование, можно было бы возразить, что в действительности мы не можем быть уверены в том, что окружающий нас мир на самом деле является совершенно рациональным: мир может быть и совершенно иррациональным или не быть вообще. Только структура нашего интеллекта рациональна, и эта структура заставляет нас полагать рациональным то, что таковым не является или даже вообще не существует. Но даже если и сказанное тоже правда, несмотря на всю парадоксальность, тем не менее остается неизменно заключительный вопрос: каким образом в мире, который, быть может, является чистым хаосом, наш дух, напротив, основан на началах порядка и рациональности? Кто построил нас именно так, а не иначе?..»[57]. Разумеется, это высказывание принадлежит масону, беседующему со своими братьями, другими масонами. Здесь отсутствуют весомые аргументы существования Бога на основе традиционных «доказательств», использующих арсенал онтологии, космологии, телеологии и т. п.
Впрочем, говорят, что среди масонов господствует терпимость в отношении религиозных мнений. Как утверждают, масонство «не является атеистическим, но этом и не навязывает личностного бога, признавая существование Совершенного Существа, абсолютного инварианта, живущего в нас и вне нас, природу которого мы еще не знаем, но к которому можно приблизиться путем учения, возвышения и совершенствования». Поиски божества, философски говоря, не обязательно строятся на чистой трансцендентности. Согласно Шри Ауробиндо, точно так же, как животное является живой лабораторией, в которой природа производит человека, так и человек может считаться лабораторией, благодаря деятельности которой природа в содружестве с самим человеком производит на свет Бога. Победа при этом оказывается за имманентной инстанцией, но в обстановке напряжения, связанного с преодолением преходящих ограничений реальности. Это побуждает Ауробиндо дополнить свою мысль: «Если существует хоть какой-нибудь свет лучезарной интуиции или истины, открывающей глаза человека на окружающий его мир, но прозябающей до поры до времени в потемках или в бездействии, пусть даже эта истина и промелькнет, как видение, скрытое полупрозрачной пеленой, пусть блеснет она, подобно зарнице под северным ночным небом, — все равно мы должны без опаски сделать ее предметом нашего желания, ибо, вне всякого сомнения, только так можно возвысить свое сознание, за которым устремится вслед наш разум». Это необходимо для того, чтобы «открыть путь нашему постепенному восхождению к более высокому уровню сознания, каким бы низким он ни был изначально. Необходимо это и для того, чтобы человечество обрело наконец свое последнее пристанище»[58].
На Востоке Ауробиндо, на Западе Тейяр де Шарден создали теоретический сплав, состоящий из категорий духовного опыта и категорий эволюции. Согласно тому же Ауробиндо, философский дуализм материя — дух не может быть разрешен иначе, как посредством включения между двумя противостоящими началами целого ряда промежуточных звеньев (Жизнь, Разум, Сверхразум), которые являются степенями универсального восхождения к Богу. Таким образом, он из чистой абстракции или антропоморфной проекции превращается в позитивный статус, к достижению которого сознательно или бес сознательно стремится всякое существо.
Статья 3 Устава Великого Востока Италии, в частности, содержит утверждение, что «итальянская община соблюдает монотеизм». В ходе своей истории масонство, судя по всему, не раз забывало, что у него есть собственные инициационные характеристики, то есть, если так позволительно выразиться, принципы свободы религии. Такое «историческое» направление масонства, как Великий Восток Франции (непризнаваемое сегодня Великой объединенной ложей Англии и большинством регулярных общин), даже «упразднило» понятие «Великий Архитектор Вселенной», изъяв его из своего ритуального багажа, так как это направление французского масонства было побеждено рационализмом в стиле XIX в. и политико-социальными практическими интересами.
ebooksa