— Прости меня, я сказала глупость. Нет, подлость, извини, мне стыдно. Простил?
— Прощаю. Ты от жалости ко мне сказала это, а я не хочу жалости. Все должно быть начистоту, открыто, честно.
— Что же теперь будет? Я не знаю законов, сколько может дать суд?
— Я тоже не знаю. Думаю, не один год.
— Ну, ничего, ты не бойся, — отважно сказала она. — Мы будем бороться, еще не известно, как обернется дело. Должна же восторжествовать справедливость, в конце концов, разберутся же по-человечески, поймут.
— Меня не пугает срок. Тяжелее всего другое: отстранят от полетов, на годы оставят без крыльев. А без полетов я жить не могу. И с тобой как будем? Пропасть встает между нами, страшно подумать. Кошмарный сон.
— Я пойду за тобой хоть на край света! — горячо сказала Галя. — Буду хоть сто лет ждать. Нас не разлучит теперь никакая сила.
Он прислонился щекой к ее теплому, мокрому плечу. Оба были взволнованы, молчали.
Где-то совсем близко ударила молния. Яркий свет ослепил глаза, ветер рванулся в открытое окно. Только теперь Галя и Андрей увидали, что дождь все так же льет, как и прежде.
— Мне пора, — сказала она. — Уже поздно.
— Смотри, не простудись. Ты, как русалка, все больше в мокром виде являешься передо мной.
Она засмеялась, зябко поежилась.
Часовой стукнул в дверь, громко крикнул:
— Время кончилось!
— Вот видишь, я чувствовала. — Галя огорченно вздохнула.
Андрей с досадой посмотрел на дверь.
— Ты не горюй, — успокаивала Галя. — Мы будем бороться. Посмотрим, чья возьмет.
— Вперед, мушкетеры? — шутливо сказал Андрей, бодрясь и скрывая нервозность. — До свидания, Галя. Передавай привет Тоне. Как она там?
— Ничего. Работает, не унывает. Кажется, влюбилась в Виктора. — Она засмеялась. — Мне ужасно хочется плакать, а я смеюсь, — грустно шепнула Галя. — Честное слово, легче живется, когда смеешься. Смеюсь, и тебе советую смеяться. Какое-то предчувствие говорит мне: все будет хорошо, лучше, чем мы думаем.
— Прошу покинуть помещение, — еще раз напомнил часовой, приоткрыв дверь. — Время кончилось.