— Отец Гедеон идет служить утреню! — раздался голос за дверью.
Женщины совсем забыли о службе, а молитва была так нужна теперь их душам! Все принялись торопливо одеваться, чтобы поспеть к утрене. Даже Спыткова, не любившая рано вставать и одеваться, набросила что-то на себя, чтобы идти вместе с другими.
Среди стен, дрожавших от разыгравшегося боя, на своем обычном месте, под легкой крышей, на которую сыпался град камней, отец Гедеон приносил бескровную жертву так невозмутимо спокойно, как будто бы он находился в своем тихом монастыре в прежнее счастливое время.
Во дворе, на открытом возвышении, отзвуки борьбы на валах казались такими громкими и страшными, что перепуганные женщины, едва только вышли из дома, упали на колени и, будучи не в силах молиться, обратили заплаканные глаза на капеллана, которого, казалось, не волновали ни этот шум, ни грохот камней, скатывающихся с крыш, ни стоны раненых. Старец был весь в молитве и в Боге, душа его витала в ином мире!
Его окружали только женщины и маленькие дети. Все мальчики постарше, как их ни прогоняли прочь и ни удерживали, пошли на окопы метать из пращей и стрелять из маленьких луков — воины не могли от них избавиться.
Среди заплаканных женских лиц выделялось спокойное лицо старой Белиновой и полудетское еще, с широко открытыми глазами и полуоткрытым ртом лицо Каси, дышавшее почти мужским воодушевлением. Она, казалось, готова была каждую минуту сорваться с места, чтобы бежать и принять участие в борьбе. Нахмуренное личико ее горело пламенным гневом и неудержимым желанием бежать туда, где кипел бой. Здана несколько раз с изумлением оглянулась на нее.
— Что с тобой?
— Со мной? Я хотела бы тоже сражаться! — тяжело переводя дыхание, отвечала Кася. — Ах, я так хотела бы сражаться!
Белинова закрыла ей рот рукою.
Борьба казалась тем более страшной, что не видно было, как она происходит, и сюда доносились только отзвуки ее.
Прислушиваясь к ним, молящиеся женщины, девушки и дети старались угадать, с какой стороны исходили эти крики боли и гнева и из чьей груди вырывались.
Все головы поворачивались в сторону замковых ворот, около которых происходил самый ожесточенный бой.
Когда наконец отец Гедеон повернулся и, описав в воздухе большой крест, благословил женщин, детей и тех, кто сражались за них, все женщины с плачем упали на землю… Капеллан уже удалился к себе, а они все еще не решались встать. Только одна Кася вскочила на ноги и, вся дрожа от желания быть там, где разгорался бой, смотрела в ту сторону, где были ворота.
Здана схватила ее за руку и почти силой увела в горницу.
Как завидовала Кася старой Ганне Беликовой, которая, не обращая внимания на камни и стрелы, пролетавшие над ее головой и падавшие во дворе, пошла взглянуть собственными глазами на то, что там делалось, и разделить опасность со своим паном и мужем.
У нее было смелое и мужественное сердце, стойко выдержавшее потерю двух дочерей и одного сына. Из пятерых детей осталось только двое, и один был в эту минуту, наверное, там, где кипел самый жаркий бой, где была наибольшая опасность!
В нижней горнице никого не было: старые, слабые, раненые — все потащились на валы, чтобы принести там посильную пользу. В тот день никто не был там лишним, даже самые слабые могли на что-нибудь пригодиться. Сюда прибегали только раненые, чтобы перевязать рану и остановить кровь, и тотчас возвращались на свое место. Подстреленный Топорчик зубами перевязывал себе рану, из которой обильно текла кровь, торопясь бежать к своим.
Словно муравьи, копошились люди вокруг городища, стремясь взять его приступом. Оставшиеся в долине напирали на передних. Отступление было невозможно даже при желании; огромные бревна и камни, сбрасываемые вниз, в толпу, придавливали напиравших, разбивали им руки и ноги, но им некуда было податься, потому что на них напирали сзади. Живые карабкались по телам убитых и искалеченных, образовавшим целый вал у рогаток.
Маслав, стоя в стороне, приказывал трубить в рог, чтобы поддержали воодушевление. Осаждавшие окружили замок такой плотной стеной, что не было места на валах, где бы не приходилось обороняться.
И даже со стороны речки по наскоро положенным жердям и мосту двигалась толпа, напиравшая с особенным упорством, потому что рассчитывала здесь встретить наименьшее сопротивление. При небольшом количестве защитников участие простого народа могло бы принести большую пользу, но Белина пользовался ими, только разделяя их на маленькие группы, смешивая их с рыцарями и устанавливая над ними строгий надзор. У ворот же не было ни одного простолюдина. Народ же шел неохотно, лениво, с угрюмым видом, понуждаемый угрозами и едва исполняя приказания. Выражение скрытого гнева не сходило с их лиц, и казалось, что они каждую минуту могли взбунтоваться. Они таскали бревна, передвигали камни, носили кипящую смолу, но за ними, как за рабами, все время присматривали старшины.