Жук

Я вернулась домой, и мне сообщили, что найденный на улице мужчина пришел в себя и способен осознавать происходящее, как любой нормальный человек. Сгорая от желания узнать, что именно связывает его и Пола и как понимать его зловещие пророчества, я, скинув шляпку, поспешила к нему в комнату.

Увидев меня и узнав, кто я такая, больной рассыпался в глубочайших благодарностях. По его щекам струились слезы. Мне показалось, что жизнь едва теплится в нем. Был он слаб, бледен, до крайности изможден. Возможно, он никогда не отличался крепким здоровьем, но сейчас бросалось в глаза, как лишения истощили его последние силы. От него остались кожа да кости. Его вид кричал о физическом и умственном изнурении.

Он был достаточно красив — неброской красотой. Голубоглазый, с очень светлыми волосами. Смею предположить, в прошлом он был щеголеватым клерком. Я гадала по поводу его возраста: несчастья столь быстро старят человека, — но сомневаюсь, что он достиг сорокалетнего рубежа. Голос его, поначалу тихий, выдавал образованность, а когда больной, набравшись смелости и став откровеннее, разговорился, я не могла не отметить его прямую простоту, близкую к красноречию. Что за любопытную историю он мне поведал!

Настолько любопытную, даже ошеломляющую, что к ее окончанию я раздумывала, есть ли у меня иной выход, чем простить Сиднея и, несмотря на все его недавние, вызывающе неприятные проступки, вновь обратиться к нему за помощью. Ведь если то, что поведал мне этот чужак, было правдой — хотя его история казалась невероятной, говорил он как человек, не способный на ложь! — тогда Полу угрожала жуткая и, очевидно, совершенно необъяснимая опасность; в таких делах на счету каждая секунда. И я почувствовала, что даже при всем своем желании мне в одиночку не найти выхода из сложившегося положения. У меня по-прежнему не получалось забыть о кошмарах прошедшей ночи, и пока они были свежи в моей памяти, разве могла я, стреноженная страхом, надеяться справиться с таинственным созданием, о котором так красочно рассказал мой гость? Нет! Я верила, что Сидней, в своей странной манере, действительно неравнодушен ко мне; знала, что он быстр, хладнокровен и изобретателен и что эти его качества лучше всего раскрываются в трудных ситуациях; возможно, не такой уж он бессовестный и, на сей раз, я не уйду от него ни с чем.

Поэтому за ним был послан слуга — в крайней спешке.

Удача мне улыбнулась, Сидней пришел через пять минут. Так получилось, что он как раз отобедал с Дорой Грейлинг, жившей в конце нашей улицы, и лакей столкнулся с ним у крыльца ее дома. Я пригласила Сиднея в свою комнату.

— Я хочу, чтобы вы прошли к найденному на улице человеку и послушали, что он рассказывает.

— С удовольствием.

— Я могу вам доверять?

— В том, что я его выслушаю?.. Вероятно.

— Могу ли я полагаться, что все останется в тайне?

Он ничуть не смутился — ни разу в жизни я не видела, как Сидней Атертон смущается. Что бы он ни натворил, настроение у него всегда кажется отличным. Его глаза сверкнули:

— Можете; буду нем как рыба, даже перед папа.

— Тогда вперед! Но, как вы понимаете, я собираюсь на деле убедиться в правдивости заверений, которыми вы осыпали меня все эти годы, и посмотреть, питаете ли вы ко мне настоящие чувства.

Когда мы вошли в комнату больного, Сидней направился прямо к его кровати, пристально поглядел на лежащего человека, сунул руки в карманы брюк и присвистнул, немало меня этим удивив.

— Ого! — воскликнул он. — Так это ты!

— Вы с ним знакомы? — спросила я.

— Вряд ли я с готовностью назову это знакомством, но память на лица у меня отменная, и мне доводилось сталкиваться с этим джентльменом ранее по меньшей мере однажды. Не исключаю, что и он меня помнит… Помнишь?

Незнакомцу было не по себе, как будто тон и манера Сиднея привели его в замешательство.

— Помню. Вы тот человек на улице.