Жук

— Не могу сказать прямо, потому что таковы обстоятельства — не дают они этого сделать, я не лгу, но от того опасность меньше не становится. Шутки в сторону — здесь все всерьез, поверьте мне на слово.

— Тут не только вопрос доверия — есть еще кое-что. Я помню, что было нынче ночью, к тому же рассказ мистера Холта загадочен сам по себе; скажу больше, за ним скрываются еще какие-то тайны — и они, судя по вашим речам, неким зловещим образом связаны с Полом. Мне ясно, что я должна сделать, и вы не сможете меня остановить. Вы прекрасно знаете, что у Пола предостаточно государственных обязанностей, они едва не погребают его под собой; вы хотите, чтобы я рассказала обо всем ему, после чего он поговорит с вами так, как умеет? Положение дел следующее: пусть я пока Полу не жена, я все равно хочу показать вам, что могу воспринимать его интересы как свои, как будто мы с ним уже повенчаны. Итак, мне остается лишь повторить: вам решать, что вы намерены делать, но если вы предпочтете воздержаться от поездки, я отправлюсь туда вдвоем с мистером Холтом.

— Поймите, когда вы начнете обо всем сожалеть — а вы начнете! — не вините меня в том, что поступили так, как я советовал вам не делать.

— Мистер Атертон, голубчик, я приложу все усилия для защиты вашей незапятнанной репутации; мне совсем не хочется, чтобы кто-нибудь начал вас обвинять в том, что я сказала или сделала.

— Отлично!.. Ваша кровь будет на вашей совести!

— Кровь?

— Да, кровь. Не удивлюсь, если она прольется, прежде чем все разрешится… Может, вы все-таки позволите мне одолжить револьвер из арсенала, о котором вы говорили?

Я дала согласие, раз он так настаивал, разрешив ему взять один из новых револьверов папа, и Сидней спрятал оружие в карман брюк. После чего мы отправились в путь — в четырехколесном кэбе.

Глава 29. Дом по пути из ночлежки

Было видно, что костюм на мистере Холте с чужого плеча. На его тощем, изможденном и ослабевшем теле одежда, одолженная у одного из слуг, висела, как на пугале. Мне стало немного стыдно, что и я приложила руку, вытаскивая его из постели. Глядя на его немощь и бледность, я бы не удивилась, если бы он потерял сознание прямо на улице. Я проследила, чтобы он, в меру своих возможностей, хорошенько поел перед нашим выездом: один взгляд на беднягу наводил на страшные мысли о голоде! На всякий случай я прихватила с собой фляжку бренди, но, несмотря на все это, было ясно, что больному место в кровати, а не в тряской карете.

Поездка получилась невеселая. Сидней вел себя по отношению ко мне весьма покровительственно, вселяя подспудное негодование: по-моему, он смотрел на меня, как заботливая и встревоженная нянька смотрит на неразумное и непослушное дитя. Разговор откровенно не складывался. Раз Сидней возжелал меня опекать, то и мне захотелось задирать перед ним нос. Как результат, большинство реплик адресовалось мистеру Холту.

После, как мне показалось, бесконечного путешествия кэб остановился. Я возрадовалась, решив, что мы приехали. Сидней высунул голову в окно. Последовал короткий разговор с извозчиком.

— Вон он, Хаммерсмитский работный дом. Он, сэр, немаленький… куда вас тут подвезти?

Сидней передал вопрос мистеру Холту. Тот, в свою очередь, выглянул в окошко, однако, кажется, совсем не узнал округу.

— Мы приехали другой дорогой — не так, как я добирался сюда; я-то через Хаммерсмит пришел — к крыльцу ночлежки; не вижу его здесь.

Сидней опять заговорил с кучером:

— Извозчик, где тут ночлежный дом?

— На другом конце, сэр.

— Тогда везите нас к нему.

Извозчик подвез нас к ночлежке. Сидней вновь обратился к мистеру Холту: