— О да, вполне, не менее чем Гитлер или Наполеон.
— Вы хотите сказать…?
— Я хочу сказать что при данном, правда, несколько страшноватом, сочетании черт характера, у него должно быть чрезвычайно развито честолюбие и жажда власти. Кем он работает, этот человек?
Я смешался, пробормотал что-то невнятное и поспешил уйти. Я, кажется, переборщил, создавая свое будущее "я". Тем не менее — отступать поздно.
С понедельника начинаю эксперименты, на себе. Буду менять напряжение на усилителе до тех пор, пока не получу выраженный эффект. Хоть я и не знаю, в чем он может выразиться, но какие-то перемены в себе я ведь должен почувствовать?"
"4 июля. Дорогой кузен, вчера был твой и мой день рождения. Ты, наверное, весь вечер принимал гостей или был в каком-нибудь шикарном ресторане с восходящей кинозвездой? А может быть, провел его на борту собственного самолета, спеша по делам своего разветвленного бизнеса из Европы в Америку? В любом случае, думаю, что ты провел этот вечер лучше, чем я. Мне даже не удалось записать в дневник ни строчки, так тряслись руки от обиды и отчаяния. Спросишь, что случилось, что меня так потрясло?
С чьей-то точки зрения, может, ничего особенного и не случилось — просто меня избили возле самого подъезда, вот и все. Вчера, как ты знаешь, был день моего рождения, но меня никто даже не поздравил, поэтому настроение к вечеру у меня было не из лучших. Решил перед сном пойти прогуляться и, когда возвращался, перед домом столкнулся нос к носу с двумя парнями лет по восемнадцать-девятнадцать. Один из них, что повыше, попросил у меня закурить, а когда я сказал, что не курю, он так участливо спросил: "А может, очкарик, ты еще и не пьешь?" Внезапно тот, что повыше, ударил меня кулаком в лицо, затем второй — ногой в живот, дальше я уже не разбирал, кто куда и чем бил. Почувствовал, что мне выворачивают карманы брюк и срывают с руки часы. Один из них подошел к моим очкам, валявшимся на асфальте, и дважды ударил по ним каблуком. Потом они пошли через двор, со смехом оглядываясь на меня. Понимаешь — не убежали, а неторопливо ушли, совершенно меня не опасаясь, как будто они не человека только что били, а боксерскую грушу. Меня охватило такое отчаяние, такая обида от собственной беспомощности, что, придя домой, я был близок к самоубийству. Как я ненавижу и презираю себя, что ничего не сделал. Они уходили, а я стоял, вытирая кровь, и боялся даже посмотреть им вслед…"
"12 июля. Дорогой кузен, вот уже две недели я экспериментирую: закрепляю на голове двадцать четыре пары игольчатых электродов и подаю на них через усилитель синтезированную мной энцефалограмму электронного супермена. Пытаюсь найти оптимальное соотношение напряжения, которое дало бы желаемый эффект. Увы, пока безуспешно. Ты, наверное, посмеялся бы надо мной, если бы мог прочесть эти строки. Тебе-то, конечно, ни к чему менять свой характер. Ты наверняка и так обладаешь и волей, и энергией, и решительностью. Без этого ведь ни в бизнесе, ни в политике ничего не добьешься. Интересно, если у меня получится то, что я задумал, стану я таким же предприимчивым и удачливым в делах, как ты?"
"20 июля. Дорогой кузен, я перепробовал уже столько различных комбинаций напряжений, что для их записи скоро придется заводить новый лабораторный журнал: старый уже вот-вот закончится. Завтра попробую новую комбинацию, может быть, она принесет успех, хотя скажу тебе честно, я здорово побаиваюсь и каждый раз, когда включаю усилитель и ничего не происходит, вздыхаю с облегчением".
На следующий день Алик, заперев дверь своей комнаты изнутри, перед концом рабочего дня надел на голову шлем с игольчатыми электродами, и, наверно, в тысячный раз за эти три недели включил запись электронного супермена. На экране энцефалографа заплясали двадцать четыре ярко-зеленые точки, вычерчивая замысловатые кривые, замелькали, сменяя друг друга, цифры в окошечке реверса, все шло, как обычно, но что-то вдруг встревожило Алика.
Пытаясь разобраться, что же его насторожило, он вдруг понял, что уже с минуту чувствует непривычную тяжесть в затылке. Ощущение было неприятное, через несколько секунд к нему присоединился какой-то писк в ушах на одной высокой комариной ноте. Крайнов нерешительно положил руку на тумблер реверса, но не стал выключать его, решив посмотреть, что будет дальше. Через несколько минут запись кончилась: двадцать четыре точки на экране тянули за собой прямые линии, — ничего не произошло и на этот раз. Крайнов осторожно снял с головы шлем и с наслаждением потянулся, распрямляя затекшую спину. Ну что ж, похоже, опять ничего не получилось, да, если говорить честно, оно и к лучшему. На черта все это ему нужно менять что-то в своем характере. Он, Александр Крайнов, вполне доволен и таким, какой он есть, каким его создал Бог. Вот только это детски слюнявое имя Алик, оно ему не нравится. Раз его зовут Александр, то уменьшительное от него будет Алекс, — это звучит мужественно, без сюсюканья. Да, именно так, отныне его зовут Алекс и никак иначе.
Он взглянул на часы — ого! — опять засиделся на работе. Надо с этим кончать, да и вообще пусть за 130 рублей работают те, кто устанавливает такие ставки. В дверь сильно постучали. Крайнов повернул ключ, и в комнату ввалилась, гремя ведрами и шваброй, молодая женщина гренадерских размеров в черном рабочем халате. Весила она далеко за центнер, мыть полы ей при таком весе было непросто и, наверное, поэтому она была всегда и всем недовольна.
— Опять я, значит, ждать должна под дверью? — с порога завелась уборщица, швыряя тряпку и швабру на пол. — Вон, все комнаты уже ушли, одна пятьсот двенадцатая, как всегда, сидит, дня ей не хватает, — женщина умышленно называла всех сотрудников института по номерам их комнат и исключительно в третьем лице, чтобы подчеркнуть свое пренебрежение ко всем этим бездельникам в белых халатах.
Алик всегда терялся перед ее беспардонностью и старался побыстрее улизнуть домой, невнятно бормоча извинения. Но сегодня яростное ворчание толстухи почему-то не произвело на него никакого впечатления. Неторопливо надев пиджак, он насмешливо оглядел ее, скользя взглядом по тумбоподобным ногам и могучей колышущейся груди и, восхищенно поцокав языком, пошел к выходу, бросив на ходу:
— Не нервничай, Дюймовочка, а то похудеешь, мужчины любить не будут.
Остановился в дверях, с интересом наблюдая за побагровевшей женщиной, беззвучно закрывавшей и открывавшей рот и, не дождавшись ответа, вышел, усмехаясь про себя.
Смутно, где-то в самой глубине сознания, Крайнов понимал, что с ним что-то происходит не то, но ничего не мог с этим поделать, а главное — не хотел этого менять. Прежний Алик Крайнов, робкий, застенчивый, закомплексованный, был оттеснен на самые задворки сознания властной, агрессивной личностью того, кто отныне называл себя Алексом. Идя по улице, Крайнов с интересом разглядывал встречных женщин, и некоторые из них явно не были возмущены этим бесцеремонным осмотром. Когда он входил в метро, ему больно наступили на ногу. Он оглянулся и увидел пыхтящего тучного мужчину в запотевших очках, неловко пихающего всех чемоданом и громадной авоськой, битком набитой апельсинами. Мужчина торопился к подходящему поезду и почти не замечал окружающих его людей "Класс приезжих, отряд сумчатых", — неприязненно определил про себя Крайнов, и, когда тот со своим нелепым клетчатым чемоданом пробегал мимо него, Крайнов вдруг совершенно неожиданно для себя коротко, но сильно толкнул его бедром.
Толстяк, как мячик, отлетел в сторону, споткнулся и, не удержав равновесия, шлепнулся прямо на свою авоську Завязки у сетки лопнули, и крупные, золотистые апельсины раскатились под ноги спешащих пассажиров. Крайнов торопливо шагнул к уже закрывающимся дверям, поезд тронулся, и сквозь стекло он увидел устремленные прямо на него беспомощные глаза немолодого мужчины, все еще сидящего на полу. Эти несчастные глаза как бы спрашивали Алика: — За что ты меня так?! Алик поспешно втянул голову в плечи, чтобы только не видеть этих кричащих, несчастных глаз. Воровато оглянувшись — не видел ли кто его "подвига", — он встретил устремленный прямо на него, негодующий и одновременно презрительный взгляд пожилой женщины с усталым интеллигентным лицом. Алик почувствовал, как загорелись от стыда его щеки и торопливо вышел на следующей станции.
В тот вечер он долго не мог заснуть, ворочался, вспоминал мужчину с апельсинами, лицо женщины в вагоне метро. Алик понимал, что но своей натуре не смог бы всего этого сделать, но от факта никуда не уйдешь. Все произошло автоматически. Несомненно, что всему виной последний опыт в лаборатории, когда он почувствовал странную тяжесть в затылке. Этот опыт изменил поведение и мысли. Похоже, что он нащупал наконец искомую комбинацию напряжений на электродах Но что делать дальше? Нужно ли продолжать этот эксперимент, если в результате он превращается в такую малосимпатичную личность? До полуночи он проворочался в постели и наконец решил, что поскольку действие "синтезированной энцефалограммы очень кратковременно, то эксперимент нужно продолжить, хотя бы в интересах науки, а контроль всегда в его руках. Но Алик не учел того, что действие энцефалограммы было слабым, но могло сохраниться какое-то время. Для такого опытного физиолога, как он, это было непростительно.
На следующий день, в конце рабочего дня он попробовал усилить эффект, полученный накануне. Сохраняя найденное соотношение между напряжением на каждой из двенадцати пар электродов, он вдвое увеличил общее напряжение на выходе энцефалографа и включил тумблер реверса. Несколько секунд с ним ничего не происходило, затем затылок налился уже знакомой тяжестью, а в ушах возник высокий звук, на этот раз похожий на визг циркулярной пилы.
ebooksa