Собрание сочинений. Том 3. Сентиментальные повести

22
18
20
22
24
26
28
30

Я очень реально представляю себе Ваше лицо (по портретам) и, главное, то недоумение на нем, когда Вы получите и прочтете мое письмо...

Да и в самом деле: человек не думал, не гадал, и вдруг... как это вам покажется, получает письмо, да еще из такого отдаленного, захолустного уголка, как город Бежица, около госзавода «Профинтерн», и неизвестно от кого, от человека, которого Вы не знаете, не знаете его лица, ни головы, ни что он из себя представляет, — одним словом, «человек в черной маске», как будто из исторического романа на манер a la Дюма[129]. Ах, я извиняюсь!.. забыла... Я не хочу быть черной маской и прежде, чем написать Вам письмо, — представляюсь Вам, хотя я не молодой человек, а барышня, ну да ладно, кто будет разбирать в наш эксцентричный век. Итак, звать меня Леля, ну и так далее — особо выдающихся примет нет. Тут я на минутку молчу, а Вы, потерявший дар слова от недоумения, конечно, понемногу обретаете его и прежде всего начинаете размышлять вот так:

«Я получаю письмо от совершенно неизвестного человека, от барышни, она мне пишет, а я ее не знаю и не знал». И за этим следует вывод — ясный и беспощадный: «Это или сумасшедшая, или психопатка-истеричка», — иначе как объяснить это письмо.

Погодите, уважаемый Михаил Михайлович, так поспешно делать жестокий вывод!..

Михаил Михайлович... я очень и очень люблю Ваши сочинения — Ваши юмористические рассказы. Я от природы очень люблю смеяться и смеяться, до упаду, как говорится. Только Вы, ради бога, не подумайте, что я смеюсь и с причиной и без причины, и тогда обо мне составится невыгодное мнение... Вспомните-ка пословицу: «Смех без причины — признак дурачины». Нет! Я смеюсь всегда только по причинам — и по причинам самым основательным. А самая главная причина, когда я смеюсь заразительно, от всей души и до упаду, — это Ваши рассказы. Моя жизнь не такая беззаботная и мне часто приходится плакать, и вот в минуты отдыха я читаю Ваши произведения, смеюсь, хохочу и забываю все то мрачное и тяжелое, которого так много в жизни. Вы, как добрый волшебник, невидимо спрятали в каждом Вашем рассказе искру откровенного смеха, вспыхивающую ярко и разрастающуюся в трудно тушимый пламень смеха. Ваши произведения бесподобны. Вы думаете, что я льщу? — Нет, я говорю то, что думаю, я всегда люблю говорить правду. И Вы думаете, что я одна отношусь так к этому? — Ничуть не бывало. Все мои подруги без ума от Ваших произведений. Одна — художница, увеличила Ваш портрет с книжки, повесила его чуть ли не в красный угол. Зимними вечерами мы собирались в кружок — одна читала, а мы все хохотали до упаду, что называется, свыше нормы, на все 120 процентов.

У нас вошел даже в ход «зощенский» язык. Например: встретятся где-нибудь две хохотушки, пока серьезные и придавленные житейским гнетом, но стоит только одной вспомнить какую-нибудь выдержку из Ваших произведений — они уже тонут в приливах смеха... Вы — король смеха! А что касается меня, то все Ваши произведения, какие попались в мои лапы, — я их знаю наизусть и еще опять-таки раз двадцать перечитаю их.

И вот однажды, прочитавши Вашу книжку, под заглавием «Кризис», на обложке которой был помещен Ваш портрет, и, заглядевшись на него, я думала...[130] Я смотрела на Ваши глаза, полные тонкой иронии и юмора, думала — где Вы, что Вы делаете и что Вы из себя представляете? И тут мне мелькнула мысль — написать Вам письмо и еще... Вы только не смейтесь, Вы, юморист... — это мне хочется переписываться с Вами. Вы, ради бога, не подумайте, что я хочу это делать из тщеславия — нет, и тысячу раз нет, — просто я хочу переписываться с остроумным человеком. И потом: Вы пишете книги, они расходятся по всем городам, по всем местам, — все читают их, а это я хочу, чтобы это была моя собственность.

Я буду ждать от Вас ответа, какой бы он ни был, и с нетерпением...

Мой адрес: г. Бежица...

Барышня не заимела остроумного кавалера — переписка не завязалась.

Не могу по барышням трепать свои мозги. Не имею на то охоты и вдохновения.

Из Тифлиса

5 сентября

Милый, многоуважаемый Михаил Петрович! (Сомневаюсь, что Вы Петрович.)

Может быть, Вы часто получали такого рода письма, но это легко объяснить Вашим успехом. Что касается меня, то я не в силах сдержать свой глупый телячий восторг перед Вами.

Вы, может быть, не поймете, что мне надо было написать что-нибудь, какую-нибудь ерунду, послать в Москву и успокоиться. Почему же Вы обязаны получать и прочитывать, а то, может быть, и просто рвать всякую чепуху, я не знаю, но думаю, потому что Вы «Зощенко».

Я не знаю, сколько Вам лет, но если вы молоды, то, конечно, Вы должны прочитать и даже ответить.

Если бы Вы ответили, это было бы большой радостью, а радости в моей жизни очень мало.

Я думаю, что Ваше творчество критиковалось солидными умами, и думаю, что они нашли недостатки, но не все ли равно. Клянусь Вам, что Вы попадаете в самую точку мировоззрения советских граждан.

Ваши рассказы любят все, потому что они заставляют смеяться чуть ли не до слез. И все рассказы насыщены советской прозой, жизнью, которой живут многие.