Второго приступа грозы Литуан не видел. Она, шумно сверкая, прошла над его недвижимым телом, лежащим почти у реки. На этом его дорога заканчивалась: когда забрезжил рассвет, Литуан не смог пошевелить даже рукой. Он сдался, ибо помощи ждать было неоткуда. Глаза безболезненно смотрели на яркое солнце, стоящее в зените, — он снова надолго погружался в ставшую уже истомно-сладкой дрему. Но даже сквозь неё — через которую виден был нарядный край заоблачных небес, где в праздничном веселье его ждало множество близких лиц, — надоедливой возней мерцал призрак надежды. Надежды на что? Он и так достаточно испытал терпение богов, которые посылали ему ангелов-хранителей то в виде испанского солдата, то в образе кугуара, то вдруг вселяли их в сочные плоды кокосовых пальм; уже давно пора положить этому конец. И боги утвердительно кивнули, открыв пред ним врата вечности. Вот только зачем они дразнят его, показывая напоследок круглолицее видение. Почему, уходя из этого мира, он должен видеть не печальный, скорбящий по нему лик, а улыбающуюся физиономию? Где-то в глубине сердца кольнула обида: значит, боги смеются над его прожитыми годами. Но кто же все-таки явился проводить его насмешками в дальний путь? Литуан точно знал это лицо, много раз видел.
А-а-а! — прозвучала внутри тоненькая нотка и вытащила на поверхность памяти имя: Тепосо.
— Жив, — сказало лицо и ещё шире расплылось в неприличной улыбке.
Жрицы опустились перед Литуаном на колени, Олла и ещё одна девушка заплакали. Тепосо оставил их и, подняв вогнутый пальмовый лист, побежал за водой.
Кожа на лице священника высохла и покрылась трещинами, губы распухли, лопнув в нескольких местах, рана сильно гноилась.
— Еще бы чуть-чуть, — говорил Тепосо, смачивая холодной водой ломкую кожу, — и все, не спасли бы старика.
Он, сморщившись, принялся промывать рану.
Литуан, сделав два-три глотка, блуждающими глазами смотрел то на Тепосо, то на жриц, устав за последние несколько дней, а может, уже и привыкнув к воскрешению; взгляд был безучастным, и все его существо вновь было готово пройтись по острому лезвию грани между жизнью и смертью. Правда, сейчас этот рубеж значительно отдалился, был почти невидим, и Литуан вновь почувствовал свое тело, почувствовал боль, которая уже покинула его, думая, наверное, что ей не обязательно присутствовать при такой почтенной даме, как Смерть; испытал необъяснимое облегчение в руке, которое целительным холодом отдалось в сожженном теле. А ещё он узнал знакомые лица жриц и услышал их незнакомые голоса. «Негодницы…» Он попытался улыбнуться, но губы не послушались, только слегка приоткрылись.
— Дай ещё воды, Тепосо, — услышал он мелодичный голос Оллы. — Он хочет пить.
«Негодница», — улыбкой снова пронеслось в его голове. И, сделав ещё несколько глотков воды, он умиротворенно закрыл глаза и погрузился в сон, не чувствуя, как его подхватили на руки и перенесли в тень пальмы латании.
Тепосо не стал терять времени и, указав на Оллу, сказал:
— Ты пойдешь со мной, взглянем на испанцев. А вы сидите здесь. Литуана перенесем, когда вернемся. Мы скоро.
Олла пожала плечами, адресуя этот жест подругам, и пошла вслед за молодым вождем.
— Интересно, — протянул Тепосо, выглядывая из-за укрытия, коим служили кусты зверобоя. — А испанцев-то и нет. Решили бросить поиски или уже нашли?.. Нет, камни у входа в пещеру на месте. На месте? — он толкнул локтем в плечо Оллы.
— На месте, — сказала она. — Сам разве не видишь?
И вдруг подалась вперед, выбросив руку в сторону поселка.
Из-за последнего к каменоломне дома в их направлении вышла небольшая группа детей, человек 15–20. До них было ещё далеко, но Олла встала и, глотая хлынувшие слезы, крикнула:
— Эй! Сюда!
Тепосо плечом сбил девушку с ног, пытаясь закрыть её рот ладонью. Но сам оказался на спине, отброшенный сильной рукой. Не давая ей возможности закричать ещё раз, он ударил её ногой в бедро и повторил попытку:
— Тише! Тише, ты, ненормальная!