Свидетель Мертвых

– Верно, – с облегчением в голосе кивнула она. – Я не…

Она напряженно думала, а я тем временем доел булочки. Один очень старый прелат из Лохайсо как-то сказал мне, что большинство просителей могут сами решить свои проблемы, если их внимательно выслушать.

Наконец, Чонадрин уверенно сказала:

– Сначала я должна написать дедушке. Я не могу допустить, чтобы он узнал обо всем от кого-то другого.

Я кивнул и подлил себе чаю.

– Но я думаю, что даже если мой дед будет возражать, я все равно должна написать осмеру Тилмереджу, – добавила она. – Ведь он был сослан, и, значит, его нельзя винить в том, что он бросил мою бабушку.

– Вероятно, она могла бы поехать с ним, – заметил я. – Многие жены так делали.

– Но она даже не согласилась выйти за него замуж, а из его письма я поняла, что осмер Тилмередж очень этого хотел.

– Должно быть, она была… – я помолчал, подыскивая слова, – очень целеустремленной дамой.

– Чудесный способ назвать ее упрямой старой каргой, – усмехнулась Чонадрин. – Но вы правы. Как только моя бабка вбивала себе что-то в голову, никто и ничто не могло поколебать ее. И я ни разу не видела, чтобы она чего-то боялась.

Я представил себе молодого осмера Тилмереджа, сосланного в Танверо и обнаружившего, что его невеста, оказывается, не любит его настолько сильно, чтобы бороться за него или последовать за ним в ссылку. Неудивительно, что он решил стать городским историком вместо того, чтобы найти себе другую жену.

– Ну вот, – удовлетворенно сказала Чонадрин. – Благодарю вас. Вы действительно умеете слушать, Келехар.

Я улыбнулся ей, хотя эта улыбка далась мне с трудом и, наверное, выглядела неестественно.

– Я Свидетель, – ответил я. – Такова моя природа.

В ту ночь я спал как убитый, но все равно наутро чувствовал себя усталым и разбитым. Мне пришлось принять пятерых посетителей (иногда случался наплыв желающих). Двоим не требовалась моя помощь, и я направил их к местным прелатам Улиса; двум другим я помочь не смог; зато просьба пятого стала поводом ненадолго покинуть контору, чтобы выяснить, была ли смерть его жены несчастным случаем или самоубийством. Все это время я страшился наступления полудня, понимая, что, если не вернусь во Второй производственный ангар, отало Занарин просто пришлет за мной послушника. Я не смог заставить себя пойти поесть, хотя знал, что потом пожалею об этом.

Стоял чудесный солнечный день, по небу величаво плыли огромные кучевые облака. Я знал, что Анора будет весь вечер занят похоронами жертв пожара, и мне следовало закончить свою работу на заводе хотя бы ради того, чтобы последних погибших можно было предать земле завтра. Это было самое малое, что я мог сделать для их скорбящих родственников.

Отало Занарин выглядела мрачной и измученной. Мы не разговаривали друг с другом. Я опускался на колени рядом с каждым из оставшихся погибших, касался лба с молитвой о сострадании к умершим. И каждый раз ответом мне были лишь боль и ужас. Никто из погибших не чувствовал вины, никто не хотел того, что случилось. Перед глазами у меня мелькали картины пожара, я слышал лязг металла, вой пламени. Расспросив последнего мертвеца, я выпрямился и сказал, не глядя на Занарин:

– Это был несчастный случай. Жуткая авария, но не умышленное преступление.

Отало Занарин сказала:

– Вам известно, сколько рабочих погибло, мер Келехар?