Обняв подругу, я долго ее слушала. Мы говорили о том, что, когда умирает близкий, тебя как будто бросили, особенно если речь идет о матери.
– Мать – это первозданная сила, соединяющая человека с его прошлым, – сквозь слезы промолвила Анита. – Когда мать умирает, кажется, прошлое тоже умирает.
Близился рассвет, но мы продолжали устало шептаться. Я высказала мысль, что линия времени – это бесконечно повторяющийся цикл потерь, отделяющий человечество от себя самого, и Анита кивнула, утыкаясь влажным от слез лицом мне в плечо. Укутавшись в одеяло, взявшись за руки, мы наконец начали забываться сном.
– Анита, больше никогда так не делай, хорошо?
– Ты о чем?
– Не молчи, если у тебя случилось что-то важное. Ты моя лучшая подруга. Я не хочу быть героиней дурацкого кино, в котором «черная» девушка решает проблемы «белой» девушки, а заодно разгребает и свое собственное дерьмо.
– То есть ты хочешь сказать, что я должна делиться с тобой всеми своими проблемами, чтобы облегчить твое «белое» чувство вины?
Вот теперь она говорила как та Анита, которую я любила. Я сонно рассмеялась.
– Ты прекрасно понимаешь, что я имела в виду. Я здесь ради тебя. Я понимаю, что не смогу заменить тебе твою мать, но ты для меня родной человек.
– И ты для меня тоже родная, Тесс!
– Прости за то, что я застряла в своем собственном дерьме и не спросила раньше, как у тебя дела.
– И ты меня прости за то, что не рассказывала. – Анита крепко обняла меня, стирая этим столько боли, сколько опиум никогда бы не смог.
Мы с Морехшин вернулись в Чикаго в декабре. Был уже самый канун 1894 года, Всемирная выставка завершилась, и теперь, когда «Алжирская деревня» закрылась, Асиль перебралась в комнаты, которые прежде занимала Софа. Она расстелила нам с Морехшин на полу. Мы рассказали ей про жертвоприношение Софы.
– Наверное, ей это понравилось. Она просто обожала взывать к Богине. – Асиль потупилась. – Мне ее очень не хватает.
– Софа тоже по тебе скучает. Извини, что все так получилось.
– Мы сделали то, что нужно было сделать. «Смерть» Софы возмутила людей, наглядно продемонстрировав всю гнусность Комстока. Вы видели карикатуру на то, как он исполняет хучи-кучи?
Достав номер «Сент-Луис пост диспатч», Асиль развернула газету на ковре, где на подушках сидели мы. Держа в руке лампу, чтобы было лучше видно, она показала большую заметку о борьбе Комстока с танцовщицами на Всемирной выставке. По-видимому, он попытался закрыть еще один театр в Нью-Йорке и устроил пресс-конференцию, чтобы рассказать о своих усилиях. Чтобы наглядно продемонстрировать «ужасный танец», Комсток встал и выполнил несколько неуклюжих движений, позабавив присутствующих. Карикатурист тотчас же изобразил беднягу Комстока, в расстегнутой жилетке, раскрасневшегося, трясущего своим задом. Эта карикатура явилась более страшным ударом, чем двадцать дюймов газетной полосы с комментариями к статье. Комсток из борца за моральные устои превратился в недалекого ретрограда.
Это был значительный прогресс. Но, к сожалению, политикам не было никакого дела до того, что писали о Комстоке в газетах. У него по-прежнему оставались влиятельные сторонники, в том числе состоятельные жители Нью-Йорка, вливавшие деньги в Конгресс.
– Нам нужно организовать еще одну акцию против Комстока, – предложила я, – и более масштабную, чем предыдущая.
– По-моему, от этих акций не будет никакого толка, – скорчила гримасу Асиль.