Брови господаря Тура, уже не скрываясь под вежливой маской, сошлись на переносице.
— Конечно, почтенный Третьяк здесь главный, как я могу противиться его решению. ― В его голосе послышались ядовитые нотки.
— Если вы до завтра не найдете убийцу, то я делаю, как сказал, ― улыбнулся Третьяк. ― Думаю, тянуть с этим делом дальше уже некуда. Того и гляди кто-нибудь искупается в озере.
И он рассмеялся собственной мрачной шутке.
Выходя из отделения с Томилой и Распутой, Лют думал о столичном дознавателе. Нехорошо с ним обошлись. То Третьяк над ним подтрунивал, то Томила кричала. Да и он, Лют, тоже хорош ― из ревности чуть не пожалел, что сделал доброе дело и спас молодому господарю жизнь. Неизвестно, собирался ли Путята изловить велесова верховного жреца, а вот заезжим дознавателем точно бы рыб накормил. А уж если окажется, что душегуб все-таки Ворон, так почтенный Булат полстолицы от горя разнесет. И Туру наверняка достанется за излишнее рвение. Но коли убийцей станется боярыня Ярослава, господарю тоже будет плохо. И ему, Люту, неприятно. Нет, тут, как ни крути, всем выгодно, чтобы виновен был Путята. Или та же Бажена… Лют представил, как Путята, запрятав подальше свои счетные бумаги, крадется ночью по городу, сжимая в руках кистень.
— Распута, ― позвал Лют родственника, ― а можно ли с помощью обычного приворота убить человека?
Распута от удивления остановился, Томила стукнулась носом о его затылок и ойкнула.
— Чтобы от сильной присухи умер? Я слышал, что такое бывает, если перестараться. Да только, значит, это совсем глупым и дурным человеком надо быть. Я таких ошибок не совершаю.
— Нет, не от присухи, ― покачал головой Лют и сдвинул шапку на бок, в раздумье почесывая голову. ― Как бы растолковать-то? Я в колдовстве-ведовстве ничего не смыслю, но вот в обычной стороне дела… Предположим… хотя бы Ворон в кабаке у Путяты уносит его кистень. Идет к змею или еще к кому и накладывает на оружие сильный приворотный заговор. Потом прячет кистень в своем доме, берет стрелу и… кикиморы болотные, не получается что-то.
— Я понял тебя, ― медленно произнес Распута. ― Недаром, значит, ты человек военный, мне бы подобное и в голову не пришло. Вот скверные людишки на свете живут, если до такого додумались.
— Кто-то заговорил вещь, чтобы она убила? ― вмешалась Томила. ― Ну, тут без ревности и злобы явно не обошлось. Помню, как мы давно с девушками венки по озеру на Купалину ночь пускали. А некоторые колечки и височные кольца заговаривали на суженых. И если стрела, не дай-то боги, не находила свое колечко, то столько криков и ругани было.
Распута странно посмотрел на жену, потом на Люта.
— Вот что, значит, ― сказал он. ― Проводи Томилу до дома, а я пойду до храма Велеса. Буду просить мудрейшего о содействии.
— Что с тобой, дорогой? ― обеспокоенно спросила Томила.
— Большое злодейство у нас тут творится, ― ответил Распута. ― И я молю всех богов, чтобы не оказаться поневоле к этому причастным.
— Ты вспомнил, что к тебе приходил… ― изумленно выдохнул Лют, ― кто?
— Не совсем. Но работал я и с кольцами, и с другими украшениями. Я должен помочь разоблачить и наказать этого негодяя. А мудрейший жрец в силах помочь мне.
— Если что-то случится, ты позовешь нас? ― с тревогой спросила Томила, и Лют заметил на ее лбу морщинку. Беспокоится брательница за мужа. Вон как кинулась в отделение спасать его. Да и самого Люта тоже. Храбрая она на самом деле. И, ежели что не так, самого Путяту в его же мешок засунет и плавать отправит.
— Как не позвать, ― ответил Распута. ― Вы ж меня на мысль навели.
Лют собирался узнать, что именно понял родственник, но тот махнул рукой и быстро пошел по улице, ведущей к храму Велеса. Озадаченные Лют и Томила долго стояли и смотрели ему в след.