Родился в 1945 году во время эвакуации в Свердловске.
Вместо кроватки — эмалированный таз.
С сосками в войну было плохо. Говорят, с упоением сосал хвост селедки. С детства ни в чем себе не отказывал.
Первые шесть месяцев прожил в Свердловске, потом собрал вещи и рванул в Ленинград. Навсегда.
Пятидесятые. На даче под Ленинградом двоюродный брат пяти лет усаживался в пыли на дороге. Набивал рот камушками и щебнем. Запивал фиолетовыми чернилами. В жизни не видел более счастливого фиолетового лица. Где брал чернила — загадка.
Наказывали брата сурово. Плакал вместе с родителями. Через пару дней его находили в пыли на дороге, пирующего с чернилами, щебнем и девочками.
Ребенка лупили, запирали в комнате. Выходил на свободу — и опять за свое!
Очевидно, растущему организму не хватало кальция. И чернил.
Пятидесятые. Мне десять лет. «Лисий Нос» — дачное место под Ленинградом. В трехэтажном доме каждый угол сдавался на лето. Набивалось двадцать семей.
По вечерам дети собирались вокруг тети Лизы. Скрипучим голосом тетя рассказывала леденящие душу истории.
(Это был пересказ жутковатых рассказов Эдгара По. Золотой паук», который питался кровью, светился в ночи, и другие ужастики.)
После «вечерней сказки» дети дружно орали во сне. Папы и мамы трясли детей, а тем чудились щупальцы паука. Крик нарастал. Дом содрогался от ужаса.
Родители стали гонять тетю Лизу. Она меняла пароли, явки. Дети пробирались к ней хоть на край света. По ночам дом от криков ходил ходуном.
Сама тетя Лиза, избавившись от кошмаров, спала сладким сном.
Шестидесятые. Учусь во втором классе. Дом на Бородинской улице. В огромной парадной играли в футбол. Лифт. Будка лифтерши.
Старуха сидела внутри неподвижно. Как неживая.
Возвращаюсь из школы. За стеклом в будке темно. Значит, бабуля ожила, в туалет все же вышла.
Беспечно плюю на стекло. Отворяется дверца, старуха шипит: «Ага! Плюем на старших!»
Жутковато, когда неожиданно. Пулей на пятый этаж. Мать заподозрил»: «Что случилось?» В детстве врал плохо. Повинился.
«Пойди извинись!»