Зримая тьма

22
18
20
22
24
26
28
30

Голубоглазый бербер, стоя позади старшего сержанта, равнодушно ждал. Казалось, каждая черточка его лица была высечена с нарочитой небрежностью; вместе с тем в нем было нечто такое, что сразу отличало его от нас. Вокруг молча стояли солдаты, и голубые глаза старейшины ощупывали каждого из них, словно для того, чтобы определить, насколько плотное кольцо его окружает.

Пока я рылся в карманах, отыскивая письмо, араб взглянул на меня с безучастным превосходством африканца, мгновенно оценил и тут же равнодушно отвел взгляд. Мне казалось, что я угадываю его мысли: «Случайно они приезжают в машинах, случайно прилетают на самолетах… Все у них случайно…»

Я наконец нашел письмо — конверт был покрыт вязью арабских букв — и подал его берберу. Старейшина все с тем же рассеянным видом протянул руку и взял письмо; с таким же, наверно, выражением он подбирал при удаче груз, сброшенный на парашюте с самолета.

Ненадолго исчезнувший куда-то Бастьен снова вырос рядом со мной. Он тревожно улыбался.

— Они задержали Латура.

— Задержали? В деревне? Это еще почему?

— Удачное же время мы выбрали для приезда! Вчера они получили здоровенную взбучку.

— Нелепая случайность, — поспешил вмешаться старший сержант. — Видимо, самолет сбился с курса. Вы что-нибудь хотите передать полковнику Латуру через этого человека?

— Нет. Мне нечего передавать.

— Судя по количеству сброшенных бомб, — тихо, словно разговаривая с самим собой, продолжал агроном, — здесь действовал не один самолет.

— Никаких доказательств нет, — повернулся к нему старший сержант.

— У нас вообще нет никаких доказательств, но есть право делать выводы.

Старейшина держал привезенное мной письмо у сердца, как маленький щит, и продолжал настороженно всматриваться в какую-то точку между головой старшего сержанта и моей. Мимо нас с жужжанием пронеслась муха и уселась берберу в уголок глаза. Но он, казалось, ничего не заметил. Бастьен сказал мне, что обитатели этих гор, как некогда спартанцы, оставляют своих детей на солнце и на ледяном ветру. Во всяком случае, медицина не подвергает сомнению тот факт, что кожа у них толще нашей. Стоявший перед нами человек появился на свет в результате естественного отбора, длившегося сотни лет и направленного на создание людей, идеально приспособленных к войне, труду и главенству. Он, вероятно, мог взбежать, как козел, на горную вершину, за ночь лишить девственности десяток девушек и голыми руками разорвать в клочья двоих таких, как мы. Но на нашей стороне — в результате «случайности» — были машины.

— Если это все, нам нужно ехать, — заявил старший сержант. — Полковник Латур приказал вам и господину Бастьену немедленно возвратиться в Эль-Милию, поскольку мы, очевидно, задержимся здесь на некоторое время. Вас отвезет шофер полковника.

Старший сержант повернулся и отошел. Старейшина, прежде чем последовать за старшим сержантом, снова обвел взглядом кольцо людей. Сквозь невозмутимость, написанную на его лице, пробилась мимолетная холодная усмешка.

— Откровенно говоря, — заметил Бастьен, когда мы шли к джипу Латура, — я совсем не удивился бы, если бы узнал, что вся эта маленькая драма разыграна кое-кем из большого начальства Латура в Алжире. Слишком уж тут много подозрительных совпадений. Вероятно, кому-то показалось, что Латур может успешно закончить свой эксперимент, и то, что здесь произошло, было признано лучшим способом сорвать его.

— Вы и в самом деле считаете, что они способны на такое?

— Конечно, мой дорогой друг. Если б вы только знали то, что знаю я кое о ком из этих грязных собак. Они, вероятно, рассчитывали, что после бомбежки тут будет устроена засада или, на худой конец, произойдет какая-нибудь стычка. Конечно, Латур слишком хитер, чтобы ввязаться в драку. Можете не сомневаться, что с помощью своего языка он как-нибудь выкарабкается, хотя в конечном счете это не имеет никакого значения.

Мы забрались в джип и отправились в обратное путешествие. На душе у меня было тяжело, и я испытывал жалость к Латуру, попавшему в неприятное положение.

Бастьен же не проявлял никакого беспокойства. Больше того, я впервые увидел его в хорошем настроении. В течение целого часа он, почти не переставая, мурлыкал одну и ту же арию из «Аиды».