Самогонщик против армии США

22
18
20
22
24
26
28
30

Дурочку Харру, личную прислужницу Мюи, чернокожая террористка приблизила к себе. Они заняли апартаменты жены архиглея. Харру она поселила у себя.

Инесса Петровна никогда не считала себя расистом. Но почему-то именно эта чёрная баба с замашками провинциала из Мухосранска, дорвавшегося до власти и влияния, бесила её гораздо больше, чем Питер Бэкман. Тот — тоже не подарок. Но не унижал. Удивился, что земная пленница — белоруска. Спросил: «Белорусы и русские — разве не одно и то же?» Просветительской лекции о схожести и различии двух народов он не удостоился.

Первым делом, проникнув во дворец (куда смотрела стража?), они закрыли двери на лестницы, ведущие вниз. Забаррикадировали мебелью изнутри. Точнее — заставили это сделать хрымов. Те, зная об убойной силе огнестрельного оружия, безропотно подчинились под дулами автоматов.

Мало того, что американцы как-то проникли на самый охраняемый этаж — третий, где личные покои семьи Георгия Михайловича. Возможно, убили или вырубили часовых. Но ещё и протащили бочонок.

Инесса сумела подсмотреть. Он засыпан доверху чёрным порошком. Под крышку Джен установила какое-то устройство земного вида.

Не разбираясь во взрывотехнике, она с ужасом предположила, что в бочонке — чёрный порох. А устройство наверху — это какая-то штучка, способная этот порох взорвать.

Знает ли Георгий Михайлович о бомбе?

Америкосы выбрали время для нападения, когда он уехал из города. Но не учли, что внутри не оказалось никого из самых ценных заложников — членов его семьи. Особенно детей.

Инесса тоже не знала. Рассчитывала, что Оксана Ивановна дома. Хотелось признаться ей и попросить совета…

История обычная, житейская. Вздыхая по мужчине номер один этого мира, но ещё и номер один по недоступности, учительница как-то устраивала личную жизнь. Без средств контрацепции считала календарь, да, видно, обсчиталась на день или два. Результат сказался сразу.

Он — сын брента. Двадцати девяти лет. Недурён собою, по местным меркам. Не женат. Обожает её. Но… Это человек культуры, отстающей от привычной лет на тысячу. Тонкий и шаткий мостик, что земляне перекидывают к ним из двадцать первого века, разлетится под дуновением обстоятельств в первый же миг.

Должна ли она стать женой мелкого землевладельца, по сравнению с имением которого любой белорусский агрокомбинат — это целая Римская империя? Ограничить свою жизнь замком, на самом деле — избой, обнесённой бревенчатым частоколом? Посвятить себя взращиванию детей, рожая раз восемь, чтоб хоть двое-трое выжили, да домашнему хозяйству, где самый ценный скот — коровы с лосиными мордами и довольно диким нравом…

Конечно, в Номинорре всё цивилизованнее. Понятное дело, благодаря Георгию Михайловичу. Его кипучая энергия поражает…

Она запала на него в первую же встречу, в зимнем Минске.

Если бы встретились где-нибудь на приёме, в ресторане или в любом другом подобном месте, Инна в коротком обтягивающем платье, на высоких каблуках, с тщательно уложенной причёской и с правильным макияжем, ничуть не напоминающая школьную училку, наверняка произвела бы на него куда более сильное впечатление, чем Мюи, первобытная амазонка. И чем бы закончился полный драматизма женский поединок, не предсказал бы ни Моуи, ни Христос.

Здесь все козыри на руках у местной клыкастой аристократки. Тем более, та чувствует опасность. Видит, каким обожанием женщин пользуется её супруг. И постоянно кладёт руку на рукоять пистолета. Не против врагов собирается воевать, а готова выстрелить при одной лишь мысли о соперницах.

Мюи устроила своё гнездо. У Инны другая женская доля — любить одного, спать с другим. Когда оказалась в тяжкой ситуации, рядом нет ни одного, ни второго…

— Пошевеливайся, неженка! — прикрикнула Харра.

Только что хрымы втянули большую корзину со съестным. Ужин. Инесса делила принесённое на порции. Три — Харре и американцам. Они поедят намного позже, когда убедятся, что у пленников нет признаков отравления. И не срубает на сон.

Подружка сержантки особенно отрывалась на Инне. Раз даже схватила и тягала за волосы, демонстрируя власть, придравшись к пустяку, не стоившему внимания.