Голос мой звучал уверенно и жёстко.
— Переместись в то время, когда ты испугался за мать. Это неприятно… Что ты видишь?
Выражение лица Леонида изменилось. Его что-то тревожило, он заволновался, дыхание стало тяжелым, и он заговорил отрывисто:
— Отец запихивает вещи в чемодан… Мать подходит к нему, пытается что-то отнять… Он ее бьёт по лицу… она падает… он бьёт её ногами… я хочу помешать… хватаюсь за сапог… он отталкивает меня ногой, и я отлетаю в угол.
Леонид заплакал, тело хаотично задвигалось, будто он пытается освободиться от неприятного ощущения.
— Всё исчезло. Ты ничего не видишь, потому что ничего нет. Нет отца. Мать прижимает тебя к себе, гладит по голове и улыбается.
Лицо Леонида приобрело спокойное, умиротворённое выражение, губы раздвинулись в улыбке, и он даже произнёс: «мама».
— Я стираю в твоей памяти то, что тебя напугало. Этого больше нет и никогда не было. У тебя нет никакого заикания, потому что не было испуга и не было страха… На счёт три ты проснёшься. Раз. У тебя появляется ощущение лёгкости в теле. Ты чувствуешь прилив сил. Два. Сейчас ты проснёшься бодрым и с хорошим настроением. Три.
Леонид открыл глаза. На лице его плавала улыбка. Смотрел он на меня без робости, которая невольно бросалась в глаза, когда я с ним разговаривал до моего сеанса вчера и сегодня.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил я.
— Хорошо, — бодро ответил Леонид.
— Ты в детстве чего-то пугался?
Я видел, что он меня не понял.
— Ну, был у тебя какой-нибудь страх… такой, чтобы ты сильно испугался? — повторил я.
— Ну, чего-то боялся, но такого, чтоб прямо страх, нет. Вроде, не было.
— Отец ссорился с матерью?
— Да, жили как кошка с собакой. В конце концов, он от нас ушел.
— А от чего ты стал заикаться? — спросил я.
Леонид задумался. Потом пожал плечами и сказал растерянно:
— Не знаю.