— На площадь, — сплевывая сквозь зубы, деловито бросил Пахом.
— А что там? — не отставал Венька.
— Не знаем! — ответил Мишка Монгол.
— Брешешь! — не поверили «хорики» и побежали за нами по Московской улице.
Люди шагали по дороге как по тротуару. Дребезжа стеклами и сотрясая воздух пронзительной трелью педального звонка, прогромыхал фанерный трамвай. Неуклюже подпрыгивая на неровностях каменной мостовой, тарахтел редкий грузовик. И хотя слышен он был «за версту», шофер часто сигналил, заставляя озираться тротуарного пешехода.
Мы пробежали мимо пятиэтажки, на пожарной каланче которой трепетал на ветру красный флаг, водруженный в честь освобождения города. Перебежав улицу, мы оказались в сквере Героев, где невольно замедлили шаг.
— Миш, — спросил я у Монгола. — Ты видел, как снимали повешенных?
— А то! — ответил Монгол.
— А где они висели?
— Вон там. Видишь тополя с суками? И вон на тех липах.
— Не, Монгол, — вмешался Венька Хорик. — На липах никого не было.
Мишка обиженно засопел, чуть помолчал и презрительно бросил:
— А ты видел?
— Видел, не беспокойся. Я видел и танк, который первым ворвался в город. А возле моста его подбили…
Возле танка мы притихли. Свежевыкрашенный зеленой краской, танк стоял на земляной насыпи с небольшим наклоном, и ствол его пушки непокорно задрался вверх.
На сетчатой ограде, тоже покрашенной в зеленый цвет, висела фанерная табличка с надписью:
«Вечная память героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины».
— Весь экипаж сгорел в танке, никто не спасся, — сказал Венька.
— Может быть, они были раненые? — предположил Сеня Письман.
— Нет, — убежденно ответил Венька. — Они не захотели сдаваться. Они решили, что лучше погибнуть, чем сдаться.