Моя Шамбала

22
18
20
22
24
26
28
30

— На площадь, — сплевывая сквозь зубы, деловито бросил Пахом.

— А что там? — не отставал Венька.

— Не знаем! — ответил Мишка Монгол.

— Брешешь! — не поверили «хорики» и побежали за нами по Московской улице.

Люди шагали по дороге как по тротуару. Дребезжа стеклами и сотрясая воздух пронзительной трелью педального звонка, прогромыхал фанерный трамвай. Неуклюже подпрыгивая на неровностях каменной мостовой, тарахтел редкий грузовик. И хотя слышен он был «за версту», шофер часто сигналил, заставляя озираться тротуарного пешехода.

Мы пробежали мимо пятиэтажки, на пожарной каланче которой трепетал на ветру красный флаг, водруженный в честь освобождения города. Перебежав улицу, мы оказались в сквере Героев, где невольно замедлили шаг.

— Миш, — спросил я у Монгола. — Ты видел, как снимали повешенных?

— А то! — ответил Монгол.

— А где они висели?

— Вон там. Видишь тополя с суками? И вон на тех липах.

— Не, Монгол, — вмешался Венька Хорик. — На липах никого не было.

Мишка обиженно засопел, чуть помолчал и презрительно бросил:

— А ты видел?

— Видел, не беспокойся. Я видел и танк, который первым ворвался в город. А возле моста его подбили…

Возле танка мы притихли. Свежевыкрашенный зеленой краской, танк стоял на земляной насыпи с небольшим наклоном, и ствол его пушки непокорно задрался вверх.

На сетчатой ограде, тоже покрашенной в зеленый цвет, висела фанерная табличка с надписью:

«Вечная память героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины».

— Весь экипаж сгорел в танке, никто не спасся, — сказал Венька.

— Может быть, они были раненые? — предположил Сеня Письман.

— Нет, — убежденно ответил Венька. — Они не захотели сдаваться. Они решили, что лучше погибнуть, чем сдаться.