Моя Шамбала

— Да никто! — с усмешкой сказал Аркашка Аникеев, брат того самого Юрки Барана, изза которого исключили из школы Мишку Монгола.

— Вы же смылись перед самым уроком, а мы все сидели в классе.

Пахом досадливо махнул рукой и уставился перед собой, оставив бессмысленную затею вывести на чистую воду наушника.

— Это кто-нибудь вас видел, когда вы бежали к Московской, — догадался Богданов.

— Конечно, такой кодлой! — согласился Аникеев.

— Сумки взяли? — спросил Генка Дурнев, хотя знал наверняка, что взяли, но на всякий случай откинул крышку парты.

— А как же! — все так же насмешливо подтвердил Аникеев и с явным удовольствием добавил: — Мы с `Кобелем относили.

— Ну, Аникей, ты у меня припомнишь! — вскипел Пахом, даже жилы вздулись на шее. Он тут же готов был сцепиться с Аникеем, но его остановил здоровяк Семенов.

— Да брось ты, Пахом! Тебе бы Костя сказал, и ты тоже, как миленький, понес бы. А ты, Аникей, не ехидничай, — повернулся он к Аркашке? Забыл, сколько раз у тебя сумку отнимали?

— А он как прошлый раз изгалялся, когда у меня Скиф сумку отнял? — обиделся Аникеев. — Забыл, Пахом?

— Ладно, кончайте бузу. Филин идет.

Филин, учитель математики Матвей Захарович с фамилией Филин, которая, очевидно, не имела ничего общего с ночной птицей, седой грузный старик в допотопных очках с толстыми стеклами и гибкими ушками, страдал дальнозоркостью, поэтому очки висели у него на кончике носа, чтобы иметь возможность обозревать класс поверх их.

Время от времени Филин снимал очки, чтобы протереть кругляшки стекол огромным, больше похожих на полотенце, носовым платком и снова надеть их на кончик носа, тщательно прилаживая, словно зачесывая за уши, гибкие ушки.

Старик давно заслужил себе пенсию и ушел бы, но каждый раз директор уговаривал его поработать еще год, и он оставался, объявляя этот год последним.

Филин набычил голову и оглядел всех поверх очков; бросил журнал на стол, сел и, еще раз оглядев класс, вызвал:

— Пахомов, Третьяков, Дурнев, Анохин.

Мы вразнобой поднялись изза парт.

— К директору, голубчики, — ласково, с каким-то даже умилением сказал Филин…

Больше всех, как всегда, досталось бедному Пахому. Ему досталось по первое число от тети Клавы, а потом пришел с работы отец и выдал все остальное.

Третьяк на все расспросы только отмахивался и жалко улыбался.