Моя Шамбала

— Головой скоро потолок проломишь! Какой год-то в шестом?

— Первый. Это я в пятом два года сидел.

— И в третьем два… А ты, Пахомов, что ухмыляешься? Недалеко от Аникеева ушел…И остальные голубчики. Знаете, кого я имею в виду. Правильно. Агарков, Андриянов, Королев, Себеляев… Первые кандидаты на вылет из школы.

Пахомов, довольно рослый для своих лет и крепко сбитый, переростком не был, он добросовестно переходил из класса в класс, но энергия, бившая из него через край, не давала покоя ни ему, ни учителям и привела его на «камчатку», где сидели переростки. Среди переростков только трое были второгодниками Аникеев, Андриянов и Агарков, остальные пришли в четвертый класс после оккупации, наверстывали упущенное и не могли дождаться, когда закончат семилетку и пойдут работать. Некоторые уже брили усы, а у Кобелева на груди росли волосы. Переростки томились с младшими и тяготились школой. И еще они все время хотели есть. Они не отнимали у младших, но клянчили и отрабатывали «хлеб», заступаясь за тех, кто их регулярно подкармливал.

Нагнав страху и внушив нам уважение к англичанке, Костя, наконец, покинул класс. Внушения хватило ровно на остаток урока, а потом все пошло своим чередом. Класс обнаглел, а бедная Алла Константиновна, добрый и хороший человек, терпела наши выходки и ничегонеделание, в конце концов, махнула на свой предмет рукой и тратила все свои силы только на то, чтобы обеспечить хоть какую-нибудь видимость урока.

В результате, к концу года мы знали хорошо два слова: «фазе» и «мазе», которые произносили порусски твердо и уверенно.

Глава 2

Симулянты. Покровская церковь. Разрушение. Наваждение. «Попухли». Учитель математики Филин.

На английский мы не пошли. Со стороны Московской доносились взрывы. Взрывали Покровскую церковь. Здраво рассудив, что такое зрелище грех пропустить, мы с Пахомом, Женькой Третьяковым и Генкой Дурневым тихо «смылись» с урока, наказав старосте Женьке Богданову, чтобы он сам придумал, почему нас нет: то ли мы болеем, то ли школьный двор метем. По дороге к нам присоединился откуда-то взявшийся Сеня Письман.

— А ты почему не на уроке? — строго спросил Сеню Пахом.

— Я с вами, — не ответил на вопрос Семен.

— Шел бы ты на урок. Нас и так много, и ты еще под ногами крутишься, — недовольно сказал Дурнев, но Сеню мы не прогнали, и он молча трусил за нами.

Стоял этот красивый пятиглавый храм у моста на берегу реки в самом центре города, был на виду, и мимо него ежедневно ходили и ездили тысячи людей.

К храму привыкли, и посмотреть, как его взрывают, собралось чуть не полгорода. Народ стоял на противоположной стороне улицы и в безопасной близости возле храма. Ближе, чем на сто метров, к церкви не подпускали. Дальше стояло милицейское оцепление, и милиционеры зорко следили, чтобы никто не пересек условную черту. Взрывы гулко бухали где-то внутри уже изуродованного здания с обвалившимися после первого взрыва куполами. Но стены оседали неохотно, с каждым взрывом лишь вздрагивая испуганным животным, и уступая какую-то часть. Глыбы завалили нутро. Пыль толстым слоем окутывала полуразрушенную церковь и медленно оседала на еще непорушенную кладку.

— Хрен возьмешь! — раздался чей-то радостный возглас и вызвал восторженную реакцию. Толпа свистом и смехом встречала каждый взрыв, после которого стены оставались все еще стоять.

— Это вам не барак! — весело хрипел пьяненький мужичонка, получивший неожиданно к своему хмельному загулу еще и зрелище.

— Пятьдесят лет строили, — объяснял интеллигентный пожилой мужчина. Шляпу он снял и держал в руках. Седые его волосы шевелил легкий ветерок. — Стены в пять кирпичей. В раствор белки яиц добавляли.

Мужчину внимательно слушали.

— Правда, неудачно встроили центральный купол, и он обвалился. Но стены вечные… А купол потом укрепили.

— Грех это великий, — сухонькая старушка с укором качала головой.