— Дядь Борь, закройся, вон бабa белье поласкает, — предупредил Изя Каплунский.
— Небось не укусит, — бросил равнодушно Боря и пошел своей маятниковой походкой, закидывая руки за спину и размахивая ими где-то за ягодицами, ступая осторожно, будто пробуя воду. В речку Боря зашел также неторопливо, как шел по берегу. Когда вода дошла ему до груди, он перевернулся на спину и поплыл вдоль берега.
— Во дает, — хохотнул Монгол, — вода ледяная, окунуться б, да назад.
— Да Боря зимой по двору в трескучий мороз без рубашки ходит, — сказал Мухомеджан.
— Зачем? — заинтересовался Самуил.
— Закаляется, чтобы не болеть. Ты же видишь, он убогий, болел часто, вот и стал закаляться. Он и зимой в плаще ходит.
— Да это мы знаем, — засмеялся Пахом. — Больше надеть нечего, вот и ходит.
— Ладно, есть чего или нечего, а ты поплавай с Борей, если такой ушлый, — усмехнулся Монгол.
— Ага, разогнался. Я лучше щас Армена искупаю, — и он сделал движение в сторону Григоряна, тот приготовился вскочить.
— Да не бойся, я пошутил, — Пахом расслаблено улегся на песок.
Из речки вышел Боря. Он руками стряхнул с себя воду и стал одеваться. На теле не появились даже мурашки.
— Дядя Борь, это правда, что ты голый по двору ходишь, закаляешься? — спросил Изя Каплунский.
— Да что ты, милый, — засмеялся как заквакал Боря, — голый не хожу, а закаляться закаляюсь и, вздохнув глубоко, сказал:
— Эх, ребятушки, пошли вам бог хорошего здоровья. Плохо хворому-то.
— А правда, что ты подпольщиков у себя при немцах прятал? — поинтересовался Каплунский.
— Было такое, соколик мой, — нехотя ответил Боря.
— Расскажи, дядя Боря, — попросил Мишка Коза.
Боря вдруг поскучнел лицом и завозился со шнурками на кирзовых ботинках.
— Расскажи, дядя Борь, не ломайся, — присоединился к просьбе Мишки Монгол.
— Да ведь будь она, эта война, проклята. Как вспомню, сердце останавливается. До сих пор Густав во сне снится.