— Не залечу, если ты не донесешь, — пробурчал Лякса.
— Дурак ты, Лякса, — обиделся Юрка.
— Ладно, умный. Мы же разоблачили культ личности Сталина, а Матиас Ракоши — сталинист. Это он установил диктатуру и расправлялся с неугодными. Да еще насильственная коллективизация.
— Так его за это и сместили, — возразил Юрка.
— Правильно, сместили, а новый, Хагедюш, опять вернулся к сталинизму. После этого народ и стал требовать Надя, при котором жил лучше, и требовать вывода наших войск из Венгрии.
— Да не в этом дело, — не согласился Юрка. — Дело в том, что стали выступать вообще против социализма.
— А я еще раз повторю, — это их выбор.
— Выбор выбором, но есть еще высшие интересы.
— Это какие же?
— Интересы государства. Да и вообще, если б не поляки со своим прошлогодним восстанием, ничего бы и в Венгрии не произошло.
— А при чем здесь поляки? — недоуменно пожал плечами Лякса.
— Так дурные примеры заразительны. Рабочие поднялись в Познани, а Венгрия — глядя на них…
— В Польше все как началось, так скоро и закончилось, — сказал Лякса, — а в Венгрии произошло настоящее восстание, и подавляли его наши танки… Говорят, там убитых и раненых оказалось почти две тысячи. А посадили вообще немерено.
— Любая власть имеет право защищать себя от любых попыток ее сместить, упрямо стоял на своём Юрка. — Так было всегда и везде… Лично я вообще против всяких бунтов и революций, потому что все они бессмысленны, и от них ни пользы, ни свободы. Придут новые люди, и уже они будут защищали свою власть от тех, кто тоже хочет власти.
— А Французская революция? Она принесла свободу и сделала Францию республикой, — возразил Лякса.
Я молча слушал спор моих товарищей. В голове мелькнула фраза, которую я вслух произносить не стал: «В Париже всё по-прежнему, честные люди ходят пешком, негодяи разъезжают в каретах, только негодяи сейчас другие». Такими словами Гюго отметил какую-то вредную заварушку.
— Во-во. Республику установили, но при этом угробили больше четырех миллионов человек. Читали, знаем. Не жалели ни стариков, ни маленьких детей. И самое аморальное в том, что Гильотен, придумавший гильотину, был уважаемым ученым, доктором анатомии.
— Гильотину изобрел не Гильотен, он только предложил ее использовать, — поправил Алик.
— Да какая разница, — отмахнулся Юрка. — Где у тебя Карлейль?
— Зачем тебе Карлейль?