Золото

Посреди поляны горел костер. Высокое пламя его освещало знакомые фигуры и лица маленьких партизан. Толя рассказывал что-то, размахивая руками. Неподалеку от костра, вне освещенной зоны, ходил Рудаков, невидимый во тьме, но легко угадываемый по скрипу новых ремней портупеи, которую он надел по случаю предстоящей встречи с посланцами Большой земли.

Муся отправилась проведать раненых. Лежа на сене, покрытом брезентами, они прислушивались к тишине ночи, взволнованно дымили цигарками. Все были взвинчены, раздражены.

Чувствовалось, что уже не раз вспыхивали между ними ссоры. Появление любимой сестры раненые встретили дружным шумом:

- Забыли они нас, что ли? Лежим тут, как шпалы в кювете.

- Ну что там, сестричка, слыхать? Улетим или тут помирать придется?

- Ночь-то проходит, а они там чешутся. Говорили - вечером прилетят, а где они? Немцев дожидаются? Как раз и дождутся! Фашист, он тоже не дремлет.

- «Уж полночь близится, а Германа все нет», - пропели во тьме, и Муся по голосу узнала Черного. Он не терял бодрости.

- Чу! Тише!

Разноголосый гомон сразу замер. Но, кроме сухого скрипа дергача да отдаленных голосов у костра, ничего не было слышно. Весело, будто для того только, чтобы нарушить тягостную тишину, Черный произнес:

- А мы уж тут по вас, сестреночка, всем коллективом сохнуть начали. Куда ж это, думаем, наша Машенька делась? С меня вон штаны падают, вот как высох!

Шутку поддержали.

- Врет цыган, не верь ему, сестрица. Вон какой разъелся на госпитальных харчах - паровоз «Фэдэ»!

- У него, черномазого, ко всему женскому полу присуха, - прохрипел из тьмы чей-то простуженный голос и сипловато, хохотнув, пропел: - «Эх, да полюбил я сорок милок…»

- Но-но, насчет женского пола помолчим: я человек женатый.

- Эх, жалко, Рудольф выписался, поспорить путем и то не с кем…

С аэродрома донесся ликующий крик:

- Летит! Летит!

Черные фигуры у костра засуетились, заметались. Послышался топот ног, возгласы. Но уже и эта суматоха не могла теперь заглушить приближающийся рокот мотора. Желтоватым бензиновым пламенем, точно вырвавшимся из-под земли, вспыхнули один за другим восемь костров, обрамлявших посадочную площадку. Кто-то ворошил их палками, и целые столбы искр крутящимися смерчами взмывали в воздух. Гул мотора усиливался. Вот самолет плывет уже над головой, невидимый в черном, усыпанном звездами небе. И вдруг всем показалось, что шум начал стихать.

- Уходит… - упавшим голосом сказал кто-то из раненых. - Не наш…

- Вернется! Это тебе не то, что курице на насест сесть. Должен он оглядеться.