Спервер, как я уже сказал, поднял кубок; он затянул песню бургграфа Гаттона Черного:
— Я — король этих гор…
Красная роса вина дрожала на каждом волоске его усов. При виде меня он остановился и протянул мне руку.
— Фриц, тебя не хватало нам! — проговорил он. — Давно уже я не чувствовал себя таким счастливым, как сегодня вечером. Добро пожаловать.
Я с удивлением взглянул на него: со смерти Лиэверле я не видал улыбки на его лице.
— Мы празднуем выздоровление его сиятельства, а Кнапвурст рассказывает нам истории, — прибавил он серьезным тоном.
Все обернулись.
Меня встретили самыми радостными восклицаниями.
Себальт подхватил меня, усадил подле Марии Лагут и поставил передо мной большой стакан из богемского хрусталя, прежде чем я успел прийти в себя.
В старой зале, словно жужжание пчел, слышались взрывы хохота. Спервер обнял меня левой рукой за шею, высоко поднял бокал и с суровым выражением лица, какое всегда бывает у честного, подвыпившего человека, кричал:
— Вот мой сын!.. Он и я… Я и он… До смерти!.. За здоровье доктора Фрица.
Кнапвурст, стоя на перекладине спинки кресла, наклонялся ко мне и протягивал стакан. Мария Лагут размахивала большими крыльями своего головного убора; Себальт, стоя перед своим стулом, высокий и худой, как привидение, повторял: «За здоровье доктора Фрица!» — а брызги пены струились из его кубка и рассыпались на каменном полу.
Наступила минута молчания. Все пили; потом все сразу с шумом поставили стаканы на стол.
— Браво! — крикнул Спервер.
Потом он обернулся ко мне.
— Фриц, — сказал он, — мы уже выпили за здоровье графа и графини Одиль. Ты должен также выпить.
Мне пришлось два раза выпить кубок под устремленными на меня взглядами всех присутствовавших. Тут и я, в свою очередь, стал серьезным и все предметы казались мне светлыми; из мрака выделялись какие-то фигуры и подходили, чтобы поближе посмотреть на меня; тут были и старые, и молодые, и красивые, и некрасивые; но все казались мне добрыми, радушными и нежными. Однако, мои глаза притягивали с конца залы более молодых и мы обменивались долгими взглядами, полными сочувствия.
Спервер продолжал смеяться и напевать что-то. Вдруг он положил руку на горб карлика.
— Молчать! — сказал он. — Вот заговорит Кнапвурст, наш архивариус… Видите, вот этот горб — это эхо старинного замка Нидек.
Маленький горбун вместо того, чтобы рассердиться на такой комплимент, с нежностью взглянул на Спервера и сказал: